Витрины великого эксперимента

Основные «техники гостеприимства», применявшиеся при организации визитов важных делегаций и почетных гостей, — прежде всего обильные застолья, изоляция иностранцев от рядовых граждан, перемещение на спецпоездах, заранее согласованные и часто стандартные маршруты в стороне от неудобопоказуемых местностей — давно уже описаны в литературе^{324}. Солоневич вспоминала, что четыре чекиста, двое из которых знали английский язык, присутствовали на встречах британской делегации с рабочими Донбасса и что в поезде делегацию сопровождали вооруженные члены партии, обычно бывшие красноармейцы, один из которых на глазах переводчицы застрелил особенно надоедливого мальчика-попрошайку. Много времени спустя после своего бегства из СССР через финскую границу Солоневич проникновенно описывала свои переживания при общении с иностранными гостями:

Очень часто я ловила себя на сознании, что я раздваиваюсь: с одной стороны, мне до боли хотелось сказать англичанам правду о настоящем положении вещей, с другой — какая-то безотчетная русская гордость вспыхивала и загоралась, когда они восторгались нашими просторами, нашей дивной кавказской природой, нашим гостеприимством^{325}.

Учитывая то, что уже известно об официальном гостеприимстве, а также позднейшие свидетельства о подготовительных и подытоживающих прием иностранцев манипуляциях, нужно отметить, что стенограммы бесед рабочих делегаций с советскими чиновниками и заводским начальством указывают на постоянно проявлявшийся острый и даже воинственный скептицизм со стороны гостей. В 1927 году французские делегаты интересовались, почему официальная печать не публикует сведений о дополнительных рабочих часах (им отвечали, что эта лишняя нагрузка невелика), о большом числе забастовок (ответ: в них участвовало лишь 0,5% рабочих) и о невыплатах по социальному страхованию и пенсиям. Другие упоминали о небезопасных условиях труда, безработице, задержках зарплаты, партийном контроле над профсоюзами и участившихся авариях на производстве. Конечно, такие «инциденты» происходили зачастую потому, что в состав делегаций регулярно включали хоть и немного, но все же сколько-то социал-демократов, анархистов и анархо-синдикалистов — в попытке обратить их в коммунизм. Случалось, что гости задавали доктринерские или попросту наивные вопросы: «Защищает ли фабричный комитет узкопрофессиональные интересы рабочих, когда они противоречат интересам рабочего класса в целом?»^{326} Однажды в 1929 году некий «оппозиционер» затесался в группу скандинавских рабочих и попытался объяснить им, что их обманывают; его препроводили в ОГПУ сами же делегаты^{327}.

Налицо несколько прямых аналогий между рабочими делегациями и сочувствующими интеллектуалами. Публичные отзывы как делегаций, так и «друзей»-интеллектуалов — будь то в форме заявлений в печати или травелогов — являлись далекими от беспристрастия политическими документами, очень важными для советской стороны, что предельно четко давали понять самим гостям. Нередко эти декларации больше сообщали о политических и личных симпатиях своих авторов, чем об их впечатлениях или воззрениях. Р. Мазуй называет поездки в СССР «проверкой идентичности»: любое отступничество гостя было чревато разрывом с «коммунистическим контробществом, от которого он был политически зависим». Проводимое Мазуй различие между «внешним» визитом (когда большинство делегатов верно играли заранее согласованную роль пропагандистов) и «внутренним» (когда действительные впечатления маскировались «правоверной» риторикой) сопоставимо с собственной самоцензурой попутчиков СССР^{328}.[28] В обоих случаях советская сторона внедряла и совершенствовала применение целого набора замысловатых практик вокруг иностранных визитов, при этом все более утверждая идеологему о том, что только безудержная хвала является «правдой».

Переводчики, гиды и служащие обычно характеризовали энтузиазм иностранцев относительно советского эксперимента как признание «всей правды» о советской системе и выражали удовлетворение, что в очередной раз удалось опровергнуть «клевету» на СССР, распространяемую за рубежом. Солоневич позднее писала: «Этот лейтмотив о “всей правде” повторялся во все время нашей поездки»^{329}.[29] Как бы плохо подчас ни работал данный механизм, СССР все же создал сложную систему управления визитами иностранцев, причем в то самое время, когда внутри страны оформлялась топорная, косная ортодоксия, приравнивавшая веру к истине. В этом проявлялась самоцензура советских хозяев, принимавших иностранных гостей.

Коммунистические достопримечательности