Витрины великого эксперимента

Вероятно, высокие инстанции, выделявшие разные стройки и предприятия как показываемые иностранцам объекты, сами не бывали на них, доверяя победным реляциям на бумаге, а все эти средние серые директора-выдвиженцы, сразу попавшие из грязи в князи, не представляли себе, какое впечатление может произвести грязь на цивилизованных людей.

Один английский турист во время визита в профилакторий для бывших проституток узнал от директора о ликвидации проституции в СССР, но убедился в том, что это не так, тем же вечером на московском вокзале. Семпер ярко описывает визит американского ученого Оуэна Латтимора, много писавшего о Китае и Монголии. Он приехал в СССР в 1935 году во главе группы американских экономистов и бизнесменов, интересовавшихся советским сельским хозяйством, и посетил специально рекомендованный колхоз. Пораженные внушительными цифрами и фактами («Сколько гектаров! Как много тракторов!»), американцы строчили в блокнотах массивными золотыми ручками. Однако их восторг заметно убавился во время долгого посещения другого, запущенного и грязного хозяйства, где они не увидели никого за работой, но выслушали ворох сбивчивых объяснений и оправданий. Семпер вспоминала: «Я не знала, куда деваться от стыда»^{339}.

В действительности восторженное легковерие, описанное Холландером, и возмущение, вызванное скверно организованным визитом в какую-нибудь «дыру», которое описывает Семпер, являлись обычными реакциями, отчеты о которых постоянно встречаются в советских архивных источниках. Сама система определения объектов, подходящих для посещения иностранцами (в дополнение к общему кризису деревни после коллективизации), отчасти была причиной некоторых из этих неудач. Списки удобопоказуемых колхозов и совхозов с приложением инструкции о том, как до них добраться, направлялись в ВОКС правлениями этих хозяйств, которые в целом указали десять колхозов и столько же совхозов в Московской области, снабдив список лаконичными примечаниями, как, например: «новый скотный двор по американскому типу», «настроение колхозников — здоровое, бодрое». В мае 1931 года Отдел по приему иностранцев ВОКСа утвердил максимально сокращенный список: «Мы теперь имеем для посещений три колхоза, указанных нам Колхозцентром». Советская деревня была опустошена массовыми высылками раскулаченных в период коллективизации конца 1920-х — начала 1930-х годов. Принимая во внимание природу советской бюрократии, число учреждений, необходимых для выполнения программы посещений, и все ведомственные уровни, через которые должны были пройти рекомендации (от тех, кто инспектировал или хорошо знал колхозы, до Колхозцентра, ВОКСа или «Интуриста» и ниже — до отдельных гидов), не приходится удивляться тому, что и в одобренных к визитам хозяйствах могли обнаружиться условия, далекие от благоприятных. При этом «показательные» колхозы, конечно, сохранялись — так, в 1934 году группа из Австрии посетила «южные плантации, показательные совхозы, колхозы и др. сельскохозяйственные и агрономические заведения»^{340}. Отсюда ясно, что небольшое число образцовых объектов выделялось из более широкой группы колхозов, разрешенных к показу иностранцам, — и так же обстояло дело с другими объектами показа. Один гид-переводчик, возивший американцев по голодным селам вокруг Киева в 1934 году, вспоминал, что у него был список из трех презентабельных колхозов и что в каждом случае он должен был за день по плохой телефонной связи предупреждать председателя колхоза о приезде^{341}.