Viva Америка

Этого оказалось достаточно, чтобы автомат чертыхавшегося Бальтасара выстрелил. Выпущенная шальная пуля ударилась об медальон Фуза и отрикошетила Болль в живот. Болль пошатнулась и тихонечко присела, прижав колени к груди. Ее смуглое лицо побледнело, глаза заволокло болью, а огненный бес ее волос стал напитываться по́том. Жалкий вид Болль сразу же напомнил мне подкисающий арбуз.

— Багет мне в зад! У кого-нибудь еще остались светлые идеи, кроме как самих себя травмировать и калечить, м-м-м?! — цинично полюбопытствовала Козетта.

Я остановился на полпути к боеголовке и потерянно огляделся: не пострадал только я.

Болтавший ножками в «ноздре» Лесли всё никак не мог запахнуться. Задыхаясь после попадания пули в медальон, Фуз драматично тянул руки к Болль, что застыла в той же скисающей позе зародыша. Сумевшую подняться Козетту шатало и, судя по зеленоватому цвету ее лица, мутило. Бальтасар, окружив себя филиппинскими ругательствами, всё никак не мог высвободить синевшую кисть из хватки собственного автомата. Лишившийся глаза Коулман прохудившимся мешком висел в хватке Кохта.

— Дело — табак… — прошептал я, лихорадочно размышляя.

Я осознавал, что любое мое действие, направленное на причинение вреда Кохту, окончательно поставит точку в наших провальных потугах расправиться с ним. Внезапно в моей голове промелькнула шальная мысль…

— Как я и говорил, не мыслите зла против меня, — осуждающе произнес Кохт. Он с легким интересом посмотрел на хрипевшего в его руке Коулмана: — Чистый американец… Моя пища, мой корм. А у моего корма должно было быть самое лучшее: победы, могущество, гордость! Таков был мой столп — на который я насадил все ваши страны, нации и всю вашу планету!

— Я… я согласен на твои условия, Кохт! — бездумно выкрикнул я и похолодел от собственных слов.

Мои потрепанные друзья и соратники сейчас же остолбенело уставились на меня.

— Твоя нация будет властвовать среди остатков человечества, пока этот мир не иссохнет и не настанет черед пожинать плоды следующего! — благосклонно кивнул мне Кохт, отпуская обмякшего Коулмана.

Внезапно плащ Кохта раскрылся и сложился у него за спиной кожистыми крыльями. Бесполое тело Кохта оказалось покрыто электростатическими ветвистыми ворсинками с голубоватыми огоньками на концах. Помимо этого, вместо рта и носа у Кохта обнаружились небольшие парные мандибулы, постоянно хватавшие воздух, словно обгладывая невидимую маленькую кукурузку или такой же маленький дамский пальчик.

— Алекс! Тебе не стыдно, м-м?! Я, конечно, подозревала в тебе типично медвежьи корни, но ты ведь даже головой не бился! — возмущенно воскликнула Козетта, не прекращая делать снимки естества Кохта.

— А русским для подобного голова и не нужна! Всё от сердца, Кози! Всё от сердца! — легкомысленно пояснил я, направляясь к сумке Лесли. — Водочка колодезная имеется? А тот тут, знаете ли, без бутылки не разобраться…

— Должно было еще три бутылки от Розовца остаться, — неуверенно хихикнул Лесли. — Ржаной Алекс, это какой-то хитрый русский трюк?..

— Мне и одной хватит, чтобы покончить со всем этим, — невпопад ответил я, расстегивая сумку. — Хотя если душевно пойдет…

— А ведь я за тебя и Мулунгу умасливал, и дополнительные отжимания делал, и уголовный кодекс перед сном читал, Алексей Ржаной! — обиженно прогудел Фуз. — Я ведь даже хотел, чтобы у нас всех были одинаковые татуировки!

— Лук-порей с хреном себе на лоб набей — крест-накрест! Будешь овощным пиратом! — огрызнулся я, вынимая бутылку водки и чью-то покусанную зажигалку.

— Человек по имени Алекс, для заключения сделки ты должен будешь выполнить кое-какие условия, — вкрадчиво сказал Кохт.

— Да-да, знаю: поститься, воздерживаться от рукоблудства и пару недель угощать кого-нибудь твоим мясцом, — пробормотал я и зло свернул бутылке пробку. — Блин, и кого же на инопланетный комбикорм подсадить, а? Ха! Может, вот этих? — И я безразлично показал на остальных.

Лица у всех вытянулись еще больше[112].

— Парень, какого хрена ты творишь?! — прорычал Коулман, пытаясь в лежачем положении выпутаться из огнемета.

— Историю! Чтобы ты потом на старости лет мог взять учебник по ней и сказать «а вот тут нас всех спас чертов русский»! — обозленно сказал я в ответ. — Кстати, я передумал: они все должны выжить! И безо всяких там инопланетных фокусов с застрявшим пенисом в бутылке или ударом молнии в косточку бюстгальтера! Иначе сделки не будет!

— Как пожелаешь, — милостиво уступил Кохт. — Добровольное согласие существенно упростит процесс поглощения.

— Вот и я о том: когда все согласны — свербежа потом нет! — И я обреченно посмотрел на водку.

Мысли о Бене, о маме, о всех потомках, что у меня могут быть, на мгновение вызвали вспышку черноты у меня в глазах. Зажмурившись, чтобы никого и ничего не видеть, я со злостью стал пить огненную воду, словно распоследний пропойца. Водка Розовца была отличной — жгучей, родной, пьянящей.