Viva Америка

Я не совсем понимал, что я делал и для чего, но где-то глубоко внутри меня с тяжелого похмелья поднял буйную головушку русский человек, чей быт и чья судьба зачастую зависели от одного-единственного авось[113]… На авось русские полагались, когда пьяными на спор прыгали в сугроб с вилами; авосем подпоясывались, когда вбегали в горящие дома на чей-то крик; с авосем перекусывали высоковольтные провода под напряжением, чтобы затем было на что перекусить с друзьями; с авосем наперевес грудью стояли за родину, когда в руках больше ничего не было; авосем измерялась жизнь целых поколений. Моя любимая страна…

— Ху-ух! — Я вытер заслезившиеся глаза. — Это, — показал я на водку, — русская традиция! По-другому мы дел не ведем! Сперва совместное распитие, затем что-то донельзя глупое и веселое! И только потом, когда узнаем, каков партнер во хмелю, заключаем с ним договор — или бьем его в морду! — Я подошел к краю моста и позвал Кохта: — Иди сюда! Да не корчись ты! Тут безопасно, сам знаешь!

Кохт безразлично приблизился ко мне. Я взволнованно сглотнул и ощутил, как боязнь Кохта растворяется в бегущих по организму градусах.

— Прежде — вкуси мою плоть и насладись ею, человек! — прощелкал Кохт.

После этих слов он с хрустом всунул руку в собственную грудь — и вынул оттуда пульсирующее желтовато-тошнотворное мясо, свисшее с его пальцев радиоактивной медузой. Дырка на груди Кохта сразу же заросла ворсинками.

— Закуска градус крадет! — возразил я, едва подавив рвотный позыв. — Пригуби-ка лучше змия с моей родины! — И я щедро плеснул Кохту в морду водкой.

Кохт безэмоционально замер. Я же почувствовал, что не просто вышел на тонкий лед, но и еще решил на нём попрыгать — авось не треснет.

— За дедов! — Я еще раз от души хлебнул водки, а ее остатки вылил нам под ноги. — Ну вот и распили! О! А знаешь, как определить, хорошая водка или нет? Хорошая горит светло-синим пламенем, а плохая что твоя моча — только воняет и дымит!

— Я не забавляюсь с собственными выделениями, но я уважаю чужие традиции и церемонии, — покровительственно заявил Кохт. — Чти это.

— Тогда поехали! — нервозно рассмеялся я и, чиркнув зажигалкой, поджег пролитый алкоголь.

На восковой поверхности моста расцвела нежная вуаль огня. Мгновение — и пламя робко лизнуло наши с Кохтом ноги. А еще через миг огонь неторопливо побежал по нам вверх. Ворсинки Кохта немедленно вспыхнули, а его крылья стали сморщиваться; оброненное Кохтом мясо шлепнулось в огонь.

— Не… невозможная уловка! — ошеломленно проговорил Кохт, неверяще себя оглядывая.

— Встречный ветер нас потушит! — убежденно крикнул я Кохту, торопливо становясь позади него. — Ты первый! — И я пинком столкнул Кохта с моста.

Напоминая горящее пугало, Кохт упал прямиком в оранжевые вспышки бездны, и я сладко поежился от его нечеловеческих воплей. Затем до меня дошло, что ежился я всё-таки от распространявшегося по мне огня. В голове у меня что-то замкнуло, и я, начиная орать от боли и суматошно жестикулировать, приготовился прыгнуть следом за Кохтом.

— Алексей Ржаной! Доверься моей противопожарной интуиции и сомкни все отверстия на теле — чтобы от ожогов не слиплись! — внезапно прогудел над моим ухом Фуз.

Затем меня грубо повалили и начали перекатывать по мосту, сбивая пламя ударами крокодилового плаща и тычками по ребрам. Спустя несколько секунд, когда пламя погасло, я увидел возле себя тяжело дышавших Фуза и Коулмана. Чуть позади них были остальные.

— Господи, а я ведь и вправду чуть не спрыгнул! — потрясенно промычал я, оглядывая свою подпаленную одежду и дыры на ней.

Коулман недовольно ковырнул в своей поблескивавшей глазнице:

— Ага, спрыгнул — вместе с ключом, умник!

— Браво, Алекс! — сипло выдавила Болль, опираясь на Бальтасара. — Крайне изобретательно и непредсказуемо — как катание голышом на ломе в мороз!

— На то она и смекалка — чтобы портянки из супостата делать. — И я, закашлявшись от валившего от меня дыма, кое-как поднялся.

— О-ля-ля! Мой любимый рецепт русского: сообразительный, слегка нетрезвый и подкопченный! — мурлыкнула Козетта и осторожно привалилась ко мне.

— Потом будем национальными флажками махать и фингалы пробками от шампанского ставить! Боеголовка! — одержимо взвизгнул Лесли, нетерпеливо пританцовывая с поднятыми руками.

Затаив дыхание, мы все сгрудились возле «Хлопушки».

— А давайте… а давайте просто так ее взорвем? — вдруг дико предложил я. — Взорвем просто ради собственного удовольствия! Я таких салютов с армии не видел!

— Мулунгу! Ге-ни-аль-но! — вытаращил глаза Фуз. — Не умысел, а небрежность против того, кто чувствует козни или еще как противозаконно их определяет!

Все издали протяжное «о-о-о»[114] и заторопили меня. Я вставил ключ-активатор в боеголовку, повернул его и мужественно приложил к датчику отпечатков свой палец. Электронное табло «Хлопушки» мигнуло и высветило оставшееся время до взрыва — каких-то крошечных шестьдесят секунд.