Вивиен Ли

Походка, жесты, измученный взгляд этой женщины — временами совсем юной, иногда совсем немолодой — поразительно расходятся с ритмом большого южного города. Даже в квартире Стеллы Бланш не находит мира и покоя. Громкая музыка в соседнем баре, выкрики пьяниц, грохот проходящих за окном поездов надземки, вечные скандалы на втором этаже — все это олицетворяет «джунгли», зверский мир инстинктов, где для Бланш нет места.

Страшнее всего, конечно, Стенли: самодовольное животное, хам, для которого нет запретного или невозможного — ничего, что нельзя оценить или пощупать. Шутливая ирония умной Бланш помогает ей стерпеть унижение, обиду, боль, и именно ее интеллект, компенсирующий бесправное положение в доме Ковальских, вызывает ненависть Стенли. Как ни ограничен герой, он понимает, что думает и чувствует незваная гостья.

Все же Бланш приходится ночевать наверху — после пьяной драки, дебоша и необъяснимого примирения обиженной сестры со Стенли. Приятель героя, Митчелл (Митч), поражен тоской, с какой Бланш произносит как будто случайную фразу «как страшно в мире, где все смешалось, где нет человечности».

Эта затерявшаяся в пьесе реплика определяет суть героини Вивиен Ли — ей не примириться со зверством одних и молчаливой покорностью других. Сила переживаний и искренность актрисы превращают объяснение Бланш со Стеллой после вечеринки в идейный центр картины. Печальное терпение и тихий гнев монолога Бланш исключают возможность позерства, «игры», лицемерия. Как будто Стелла прислушивается к этому грустному, слегка саркастичному голосу, как будто не отводит взгляда от огромных, потемневших от горечи глаз сестры. Бланш смело встречает испепеляющий взгляд шурина. Демонстративное объятие Ковальских знаменует победа Стенли. Так и должно быть, только «стопроцентному» американскому мещанину противостоит несломленный человеческий дух.

Важное место в картине занимают отношения Бланш с Митчеллом — недалеким холостяком, которому не догадаться, что рассказы бывшей учительницы о строгих обычаях ее семьи, о прошлом, о ее неприязни к мужчинам — маскировка, полуправда-полуложь в надежде найти хоть какую-то опору.

В исполнении Вивиен Ли поступки героини вызваны не желанием обольстить Митчелла, а ее тоской по душевной теплоте, вниманию, по простым и вроде бы доступным человеческим чувствам, которых она лишена. Романтизируя свое кокетство и своего кавалера, Бланш окружает себя жалкой претензией на красоту, благородство, гармонию, однако реальность (слишком уж туп Митчелл) разрушает и эту жалкую иллюзию. Остается тихо смеяться. Над собой, над попыткой хоть как-то приукрасить чуждый сантиментам мир, над мыслью найти покой с беззлобным человеком.

Разрыв с Митчем окончательно отнимает надежду, насилие Стенли сталкивает Бланш лицом к лицу с непереносимой действительностью. Только психиатр способен отнестись к ней с необходимой чуткостью. Увы, это доброта врача, который предпочел мягкость насилию. Можно не надевать смирительную рубашку и не отрезать ногти. Зачем, если можно подать руку и простая вежливость вызовет недоуменную улыбку?

Машина с Бланш исчезает за углом. Стенли зовет убежавшую наверх Стеллу, но зрителям не забыть жутких яростных воплей Бланш, когда она пыталась протянуть Стенли скомканный китайский фонарик. Не забыть нечеловеческого страдания в ее взгляде: именно Стенли растоптал надежду этой несчастной женщины найти немного тепла в доме своей сестры.

В 1951 году жюри Каннского кинофестиваля назвало Вивиен Ли лучшей актрисой года. Американская киноакадемия присудила ей второго «Оскара», и этот выбор не вызывал сомнений. Как говорит Б. Брейден, «когда я увидел фильм, я не поверил своим глазам. Я видел Брандо на Бродвее — это была его пьеса. Я не верил, что Вивиен выдержит сравнение с ним, но, посмотрев фильм, понял, что она заслужила все свои премии. Под руководством Казана Вивиен совершила невозможное: «украла» фильм у кумира Америки. То, что Брандо также получил «Оскара», не имеет значения».

Съемки «Трамвая» заняли всего три месяца. За это время Оливье успел сняться в «Керри». Актеры думали о возвращении и о пьесе для назначенного на 1951 год Фестиваля Британии[18]. В декабре они вернулись в Англию, но никто из членов правления «Лоренс Оливье продакшнз» не смог предложить ничего интересного. Только художник Роджер Ферз брякнул: «Вы думали поставить «Цезаря и Клеопатру» Шоу? А если присоединить «Антония и Клеопатру»? Расходы на рекламу будут вдвое ниже!» Шутке в тот момент улыбнулись, и только.

Новый год Оливье проводили в Париже. Сэр Лоренс лежал в постели с гриппом, когда ему показалось, что сочетание комедии Шоу с трагедией Шекспира и будет изюминкой, которая поразит театральный Лондон. Вивиен Ли помнила, что несколько дней назад он находил эту идею преждевременной — она сможет сыграть Клеопатру лет через пять — десять. Однако Оливье принял решение и срочно позволил в Лондон. На репетиции оставалось два месяца.