Византийская астрология. Наука между православием и магией

3) Если Метохит и переоценивает собственный вклад в возрождение математики, он, судя по всему, не преувеличивает то недоверие, которое многие образованные люди (в том числе он сам) испытывали к математикам, особенно астрономам. Для конкретного случая Мануила Вриенния у нас есть одно подтверждение в письме, адресованном ему Максимом Планудом: Вриенний правильно поступает, следя за ходом планет, «и я тоже рад твоему намерению, ведь я прощаюсь со многими, кто, обвиняя серьезное, называет его пустым»[687]. Однако, согласно Метохиту, математики вызывали презрение по двум причинам: они считались самоучками и пользовались эзотерическим языком — следовательно, так или иначе они не были причастны общей культуре образованной элиты. Идет ли здесь речь об использовании специальной лексики или о чем-то другом? Биден верно заметил, что иностранные языки, которые упоминает Метохит, чтобы указать на непонятность математиков, — это языки именно тех народов, которые были наиболее известны в Византии того времени своим вкладом в математику[688]. Там знали об индийском происхождении арабских цифр, которым Плануд посвятил свой трактат. Самым известным константинопольцам центром исламской науки был двор Ильханов в Тебризе: его культура была персидской, а монголов, как и все остальные степные народы, византийцы часто называли скифами. Есть много других признаков того, что математика считалась восточной специальностью. Согласно Метохиту, учитель Мануила Вриенния был родом из Персии, ибо «там, совершенно точно, эта мудрость сильна»[689], и Плануд отмечает в своем письме к Вриеннию, что «народы, которым присущи образованность и разум, активно занимаются [изучением планет]». Трактат Плануда об индийском исчислении проявляет определенный интерес к восточной математике, хотя он взял за основу для своего труда другой, анонимный трактат, написанный в 1252 г. Автор последнего был, несомненно, одним из тех темных и отвергаемых ученых, о которых говорит Метохит: несомненно, что он опирался непосредственно на исламскую науку, поскольку указывает даты по годам Мухаммеда[690].

Наконец, еще один ученый, Григорий Хиониад, изучивший «всю математику» в Константинополе, около 1295 г. отправился в Тебриз, чтобы получить медицинское образование: прибыв туда, он увлекся астрономией и с большим трудом добился того, чтобы придворные астрономы приняли его в ученики. Затем он вернулся в Константинополь, но снова поехал в Тебриз через Трапезунт и в этом городе и умер, оставив там свои сочинения и учеников[691].

Хиониад передал византийцам метод и результаты исламской астрономии, которые персидские ученые уна-следовали от арабов, обогатив их новыми наблюдениями и новыми таблицами, еще больше отдалившими ее от птолемеевского канона. Во многом, если даже не исключительно благодаря ему, греческие астрономы заново смогли воспользоваться этой «современной» наукой, которую Византия переняла в ΧΙ—XII вв., в основном из Египта, но которая исчезает после 1162 г.: еще один признак упадка астрономии после Мануила Комнина. Новая рецепция исламской науки в ее персидском обличье была гораздо более глубокой и устойчивой, но таковой была и деятельность последователей Птолемея, о чем свидетельствует труд Метохита. Какова же тогда связь между этими двумя течениями? Идет ли речь о соперничестве между «эллинистами» и «ориенталистами», где одни хотели исключить других[692]? С одной стороны, Метохит стал великим знатоком Птолемея до такой степени, что реанимировал не только «Альмагест», но и «Подручные таблицы», не обращая внимания на исправления, внесенные в исламских таблицах, которые его ученик Григора также более не использовал. В одном из писем Григоры выражается определенная ксенофобия по отношению к иностранным астрологам[693]. Но это та же ксенофобия, что и у Пселла; кроме того, Григора косвенно признает правильность исламских расчетов, и это отражает общую высокую оценку восточной науки, которую мы отметили как у Пселла, так и у Плануда и Метохита[694]. Конечно, такая оценка была некоторым клише, одновременно ориентализирующим и антикизирующим, но сам этот факт показывает, что два данных течения дополняли друг друга. Позднейшие астрономы, например, Феодор Мелитиниот и Иоанн Хортасмен, будут использовать оба. Хотя птолемеевский проект Метохита некоторым образом отражает сопротивление адаптации персидской астрономии, он был направлен не на то, чтобы вытеснить ее из византийской культуры, а скорее на то, чтобы сделать менее экзотичной, создавая для персидской астрономии прочную локальную идентичность как части традиционной пайдеи.