Византийская астрология. Наука между православием и магией

Но зелоты существовали. Интересно отметить, что митрополит Стефан Никомидийский, с которым Иоанн Цимисхий консультировался относительно кометы 975 г., впоследствии стал ярым противником Симеона Нового Богослова. Именно он как патриарший протосинкелл решительно выступил против попытки Симеона канонизировать своего духовного отца Симеона Благоговейного и заставил его предстать перед синодом. По словам биографа Симеона, Стефан поступил так потому, что завидовал его репутации мудреца[407]. Произошел ожесточенный обмен текстами, из которых труд Симеона сохранился и был опубликован в издании его гимнов[408]. Для нашей темы, вероятно, важней всего, что Симеон предлагает своему адресату попробовать познать самого себя, созерцая тварную вселенную с духовным смирением, вместо того чтобы рассуждать о Боге с тщетной славой светской науки[409]. Таким образом, Симеон снова идет здесь, как и в других местах, космологическим путем Георгия Писиды и Максима Исповедника, но гораздо меньше интересуется всей Вселенной и излагает исключительно концепцию спасения души и познания Бога. Понятие смертного тления и покаяния находится в центре его мысли. В нем нет места науке как средству доступа к божественному знанию. Он по-прежнему придерживается линии защитников икон, а его противник — в некотором роде духовный наследник иконоборцев[410].

Итак, труд Симеона знаменует собой довольно важный поворотный момент в отношениях науки с богословием. В начале VII в. преподавание Стефана Александрийского в Константинополе в рамках официальной идеологии приблизило научную космологию к мистическому богословию. Объединение двух форм созерцания начинается в творчестве Георгия Писиды и заканчивается в стихах Льва Хиросфакта. Но мистика Симеона Нового Богослова снова предвещает их расхождение, которое на этот раз будет окончательным и создаст проблемы для оправдания астрологии. Философ часто был астрологом, но остерегался защищать астрологию; он часто был ученым, но, если не владел риторикой, терялся. Таким образом, философ-маг «темных веков» превращается в интеллектуала-гуманиста, λόγιος, образец которого — Михаил Пселл.

Глава 4. Эпоха Михаила Пселла и Анны Комнины