Византийская любовная проза

В такой же мере, как роман лишен реального человека, в нем отсутствует и реальный фон. Декорации, будь то интерьер, городская улица или сельский ландшафт, предельно условны и выполнены в технике, напоминающей технику средневековой живописи, когда только отдельные знаки указывают на то, что события происходят на природе, в городе или в помещении. Все упомянутые в «Повести» города: Еврикомид, Авликомид и Дафниполь — не имеют отношения к реальной географии; моря, по которым плывут герои, берега, где они оказываются, нигде не локализуются, не имеют названия и облика. Они — символы городов, морей, берегов, недифференцированные и лишенные примет конкретности. Внешние атрибуты пространства для Евмафия столь безразличны, что писатель даже отказывается от обычного для греческого романа перенесения действия на экзотический Восток и заставляет своих персонажей жить в домах вообще, в комнатах вообще.

Столь же своеобразно передается в романе и время, то есть его историческая среда. В жанре аллегории события протекают в безликом «всегда». Поэтому допустимы любого исторического стиля здания, любого покроя одежды, любого типа утварь; более того, при такой концепции среды, лишенной исторического «теперь», возможны сочетания реалий различной культурной среды и эпохи или предметы, ни для одного исторического периода не характерные. В аллегории Евмафия события отнесены к эпохе некой условной греческой древности. Она намечается упоминанием черт самого общего свойства, характерных для всех районов Греции на протяжении ее многовековой жизни, или складывается из сочетания социально-бытовых фактов и реалий, заимствованных из различных эпох и местностей греческой культуры, а подчас стилизуется под античность. Все это отнимает у времени его окраску, помещая повествование в исторически безликую среду, не поддающуюся датировке. Иначе сказать, Евмафий очищает традиционный сюжет греческого романа от последних следов конкретного и индивидуального; его второй смысл проступает вследствие этого с тем большей отчетливостью.

Перед нами повествование о триумфе любви вопреки всем преградам, которые ставят ей грубая сила и ограниченность не способного возвыситься до ее понимания практического разума. Отвлеченными символическими носителями любви выступают Исминий и Исмина; антилюбовь воплощена в образах отрицательных персонажей (пираты, дафнипольские воины, кормчий, соблазнители, инкарнирующие низменный чувственный эрос), а слепота практического разума, объективно враждебная Исмине и Исминию, — в фигурах их родителей. Любовь, по мысли автора, последовательно посрамляет и опрокидывает мелочные опасения, расчеты и противодействие практического разума и торжествует над своими прямыми врагами.

Эта центральная аллегория поддерживается четырьмя символико-аллегорическими описаниями, по смыслу перекликающимися с нею. Первое такое описание — картина, изображающая четыре кардинальные добродетели в образах дев. Как видно по сочинениям Филиппа Философа и Иоанна Евгеника, представление о четырех добродетелях ассоциировалось с нравственной проблематикой, как она усматривалась ими в греческом романе. Ведь, согласно Филиппу, «Эфиопика» Гелиодора — наглядное изображение этих добродетелей, а согласно Иоанну Евгенику, — «хор главных добродетелей». В соответствии с символичёским языком «Повести» добродетели, появляясь на картине, наглядно выражали нравственную атмосферу романа. Второе описание связано с основным замыслом еще более непосредственно — оно просто дублирует его, так как на картине представлен триумф Эрота, за колесницей которого с рабской покорностью следуют люди, звери и птицы. Третье — картина двенадцати месяцев, символизированных антропоморфными фигурами, которые являют собой главные занятия и приметы каждой поры года и тоже, как явствует из разговора Исминия с Кратисфеном, — аллегорию власти любви над миром. Последнее описание — экфраза сада, важнейшего места действия, где Исминий переживает духовное перерождение, превращаясь из хулителя и врага любви в ее последователя, и где развиваются перипетии его романа с Исминой. В средневековой литературе подобные сады любви служат символами царства любви, которым правит Венера, фрау Минне, Чувственное Наслаждение или иное божество этого типа. В романе Евмафия перед нами такой сад любви, хозяин которого не столько гостеприимный Сосфен, сколько Эрот, изображенный на ограде. Сад — центральная смысловая точка повествования; поэтому его описание символически открывает и венчает роман: здесь зарождается и торжествует над героями любовь, и здесь они празднуют свой брак.

Обращающая на себя внимание патетическая приподнятость тона повествования, «язык, дышащий риторическим пламенем», как обозначил его сам Евмафий, понимались обычно как пустая и безвкусная манерность. Между тем это — следствие жанровой принадлежности «Повести»: тон литературной аллегории всегда приподнят и оправдан не первым, подчас бедным, буквальным смыслом, а глядящим сквозь него более значительным вторым.