Византийский сатирический диалог

XII. Таким образом, многие напасти разом завладели мной. Прежде всего — тяготы путешествия, способные не хуже болезни свалить и самого крепкого человека; затем — воспаление печени, этот непрестанный внутренний жар, смертельный понос, рези в животе, словно когтящие железом, и, вдобавок к этому — долгий пост, прямым путем ведущий в могилу. Обессиленного всеми этими напастями, вьючная лошаденка тащила меня в Византий, словно безжизненный тюк. До поры до времени, милый Кидион, пожалуй, большую часть пути, мое жалкое тело это выдерживало, но, когда мы приблизились к Гебру,[123] самой знаменитой реке во Фракии, вместе с путешествием оборвалось и мое существование: мне не суждено было жить дольше.

Здесь сон, отец пресловутой смерти,[124] охватив меня, не знаю, как и рассказать об этом, увлек за собой в аид.[125] Я содрогаюсь от страха, когда вспоминаю все пережитое, и ужас перехватывает мне горло.

Кидион: Ты не уйдешь от меня, милый друг, прежде чем не расскажешь о своем пребывании в подземном царстве.

XIII. Тимарион: Так вот, Кидион, потому что тело мое было вконец обессилено как поносом, так еще более того двадцатидневной голодовкой, я погрузился в последний, видимо, сон. В мире, как известно, существуют некие демоны-мстители, по божьему промыслу карающие преступивших законы, и благие, благом воздающие благочестивым, а также демоны-проводники, которые низводят отделившиеся от тела души к Плутону, Эаку и Миносу,[126] чтобы после испытания по законам и обычаям подземного царства определились там их участь и место. Так, Кидион, случилось и со мной; еще до полуночи к моей постели, лежа на которой я только начал забываться, спустились по воздуху темные обликом тенеподобные существа. Едва заметив их, я оледенел от неожиданности и лишился дара речи; как я ни напрягал голос, он мне не подчинялся.

Была ли это явь или сон, я не сумею сказать, ибо от страха потерял способность ясно мыслить. Во всяком случае, видение было таким отчетливым и ясным, что до сих пор словно стоит перед моими глазами. Да, столь ужасные приключились со мной тогда вещи. Стоящие над моей постелью демоны словно наложили нерушимые оковы мне на уста то ли своим внушающим ужас видом, то ли благодаря какой-то таинственной силе и, лишив меня способности говорить, зашептались между собой: «Это — тот самый, — сказали они, — который утратил один из элементов своего существа, так как потерял всю желчь; он не может дольше жить, располагая лишь тремя остальными. Ведь в аиде высечено на стеле изречение Асклепия и Гиппократа,[127] гласящее, что человеку невозможно существовать, лишившись одного из четырех составляющих его организм элементов, хотя бы тело его было в остальном еще крепким. Поэтому, несчастный, — прибавили они уже полным голосом, — следуй за нами и, как мертвец, соединись с мертвыми».

XIV. Хотя и против воли, я последовал за ними (что же мне, не имеющему никакой поддержки, оставалось делать?), подобно им несясь по воздуху, легко, без усилий, всецело лишенный телесной тяжести, не делая движений ногами, как бегущие с попутным ветром корабли, утративши вес и устремляясь без помех вперед, так что можно было расслышать легкий свист нашего полета, подобный звуку пущенной из лука стрелы.

Когда мы, нисколько не намокнув, переправились через реку, которую молва нарекла Ахеронтом[128] и мои спутники тоже называли так, то оказались у какого-то отверстия в земле, немного большего, чем обычный колодец. Зияющий там мрак показался мне отвратительным и страшным, так что я не хотел спускаться. Но демоны заставили меня идти между ними, а затем один из них, вниз головой ринувшись во тьму, с угрожающим взглядом повлек с собой и меня. Я стал сопротивляться, руками и ногами упираясь в края колодца, пока оставшийся на поверхности демон, нанося удары по щекам и спине, обеими руками не втолкнул меня в эту черную дыру. Затем мы прошли долгий путь по мрачной пустыне и, наконец, достигли железных ворот, которые закрывают вход в подземное царство. Никому невозможно спастись отсюда бегством; ворота поистине ужасают и величиной своей, и тяжестью, и крепко кованой обшивкой. В них нет ни кусочка дерева, все сделано надежно из железа; они наглухо затворяются железными засовами, тоже огромного размера, веса и толщины.