Вижу зелёный!

—      И то верно, — согласился мастер. Он взял бутылку, разлил водку по стаканам и поднял свой. Все тоже взяли стаканы. Глядя на них, поднял стакан и Толик.

—      Сегодня праздник у нас, — торжественно проговорил мастер, — по старой традиции, установленной нашими дедами и отцами, мы обмываем первую получку рабочего Коваленкова. Ну, Анатолий, желаю тебе, чтобы она с каждым разом больше была и достигла трехзначной цифры!

— С пятеркой впереди и двумя нолями сзади, — весело подхватил Олег.

Мастер покосился на него.

— Вот ведь хотел сказать: жаль, что стаканы бумажные, звону того нет. А тут звонарь со своим языком выскочил! Но хоть и без звону, а давай, Анатолий, чокнемся за твою удачу, — и он потянулся своим стаканом к Толиному, прикоснулся к нему. За ним и все остальные сделали то же самое.

— Выпьем за нового рабочего!

Все подняли стаканы и выпили, один Толик продолжал нерешительно держать стакан в руке. Стакан сминался, и Толик боялся, что он выскользнет из руки, а поставить его на стол не решался, думая, что этим он обидит других. Занятые закуской, они не сразу заметили, что он не выпил. Наконец Олег увидел, что он все еще держит стакан в руке.

—      Ну что же ты?

—      Я не пью, — тихо сказал Толик, но все услышали его.

—      За столом в праздник в хорошей компании рюмочку выпить не грех, — назидательно сказал мастер. — Покойный мой отец — мудрый был мужик — частенько мне говорил: «Пей за столом, но не пей за углом».

—      Я совсем не пью, — повторил Толик.

— Он спортсмен, а им запрещено, — решил выручить товарища Михаил.

—      Совсем не поэтому, — возразил Толик.

— Ну, если не пьешь, то хотя бы пригубь, — сказал Иван Алексеевич.

Преодолевая отвращение, стараясь не дышать, Толик сделал маленький-маленький глоток и поставил стакан на стол. Все молча глядели на него. Ему показалось, что с насмешкою.

— Я дал слово матери, что не буду пить, — звенящим от напряжения голосом сказал он, думая, что сейчас посыплются язвительные замечания или ядовитые насмешки, и внутренне приготовился к этому. Но все продолжали молчать. Наконец Иван Алексеевич положил ему руку на плечо.

— Хороший ты сын, Анатолий. Счастлива, должно быть, у тебя мать. — Он секунду помолчал и продолжил: — И верю я: рабочий хороший будешь. А главное — человек.

Все оживленно заговорили, и каждый считал своим долгом похвалить Толика. Потом беседа перекинулась на цеховые дела, заспорили друг с другом. Непонятно откуда на столе появилась вторая бутылка, хотя вроде никто никуда не отлучался.

—      Я тоже больше не буду, — решил Иван Алексеевич. — Мы с Анатолием пойдем, да и вы заканчивайте. Смотрите, чтобы скандала какого не получилось.

Они вышли на перрон. По обе стороны перрона на четном и нечетном пути стояли пассажирские поезда с одинаковыми табличками: «Москва — Ашхабад». «Как же это?» — сначала не понял Толик, а потом сообразил, что один из них — на Москву, а другой — оттуда, и здесь они встретились, как говорят железнодорожники, «на скрещении». И он вдруг фыркнул.

— Ты чего? — покосился на него Иван Алексеевич.

—      Да вот подумал, что забежит пассажир в вокзал в буфет или в киоск за газетой, войдет в одну дверь, а выйдет на другую сторону. И вместо Ашхабада обратно в Москву уедет.

—      Вполне может быть, — согласился мастер.

А между тем Толик заметил, что у вагонов шла оживленная возня. Какие-то люди, явно не похожие на пассажиров, выносили из вагонов картонные коробки с помидорами, сетки с огурцами, дынями, арбузами, копченой, соленой и вяленой рыбой.

—      Подожди-ка, — остановился Иван Алексеевич. Он достал из кармана сетку-авоську, подошел к вагону, о чем- то потолковал с. проводником. Тот оглянулся по сторонам и юркнул в вагон. Вслед за ним поднялся и Иван Алексеевич. Спустя короткое время, он появился обратно, неся в сетке два больших арбуза.

— Внучок давно просит арбуз, — пояснил он Толику. — А второй — твой.

—      Мне не надо.

—      Ничего, бери, бери. Побалуешь мать с получки.

—      У меня и денег нет.

—      В следующую получку отдашь.

— Я и так вам должен.

—      Невелики деньги. Вот сразу и отдашь.

Толик понял: отказываться нет смысла, все равно мастер настоит на своем.

— Тогда давайте хоть понесу.

Он отобрал у мастера сетку. Ноша была тяжеловата, килограммов десять, не меньше. Тонкая плетеная ручка авоськи врезалась ему в ладонь.

Иван Алексеевич забрал у него коробку с ботинками и сверток с платьем матери. Они пошли вдоль состава. Теперь Толик разглядел, что почти у каждого вагона шла торговля

—      Спекулируют черти, — безо всякой досады сказал мастер. — Небось у себя в Ашхабаде за такой арбуз копеек пятьдесят уплатят, а здесь по трешнице, а то и по пятерке слупят.

—      А с вас сколько взяли?

—      С меня по-божески, по три рубля за каждый.

—      Значит, я вам шесть рублей должен.

—      Сказал ведь: невелики деньги, подожду.

Они пошли дальше.

—      А что им не запретят спекулировать? — спросил Толик.

—      Да что толку? Запретить можно, только хуже-то нам будет, а лучше — вон им.