Вижу зелёный!

Он показал на группу людей, грузивших в багажную тележку мешки с выпиравшими округлостями, наверное с арбузами, и картонные коробки с помидорами. Они о чем- то громко разговаривали не по-русски. Похоже — ругались между собой.

—      А кто это?

—      Спекулянты-перекупщики. Они завтра за такой же арбуз в два раза дороже сдерут. И у каждого из них на руках справочка из колхоза, что везут продавать со своего участка. А на арбузе клеймо не поставишь, на какой бахче он вырос, на личной или на колхозной. Так уж лучше проводнику переплатить, чем им, все-таки трудящийся человек.

Иван Алексеевич остановился и повернулся лицом к Толику, загородив ему дорогу.

—      Ты мне лучше, Анатолий, вот что скажи. Есть ведь у нас в орсе заготовители. Что они делают, что заготовляют? Почему они не поедут в тот же Ташкент или Ашхабад? Закупили бы вагон арбузов или помидор. И пусть бы обошлось не по полтиннику, а по рублю или по два, все дешевле, чем у спекулянтов. И нам бы хорошо, и государству выгодно. Ну почему бы так не сделать, а? Скажи.

—      Не знаю, — честно признался Толик.

— И я вот не знаю, — вздохнул мастер и пошел дальше. — И кого ни спрашиваю — никто не знает. Я даже к председателю городского народного контроля ходил.

—      Ну и тот что?

—      А-а, что тот, — махнул рукой мастер. — Не наше, говорит, дело. Вот если бы растрата, говорит, или хищение, тогда бы другое дело. Я ему говорю: а тут не растрата? Прямой убыток и рабочему карману, и государству. Ну, а ему хоть бы хны. Расстроился я, плюнул и ушел.

Они перешли линии по железнодорожному перекидному мосту, вышли на привокзальную площадь, дошли до перекрестка, где расходились их пути, и остановились.

— Давай мне сетку, ты помоложе, в руках свой арбуз донесешь, — сказал Иван Алексеевич, вытащил из сетки арбуз и протянул Толику. Тот взял в одну руку коробку и сверток, в другую — арбуз.

—      До завтра! Смотри, не опаздывай, — скорее для порядка, нежели предупреждающе — Толик никогда не опаздывал — сказал мастер и, немного сутулясь, пошел к автобусной остановке, ему нужно было ехать наверх. А Толик направился домой.

Мать уже давно ждала его. Толик молча прошел в комнату, водрузил на стол арбуз, потом развернул сверток и разложил на столе платье.

— Принимай, мама, подарок! И можешь поздравить Анатолия Николаевича с первой получкой, — торжественно объявил он и подошел к матери, ожидая, что она расцелует его, но мать смотрела на него с тревогой.

—      Ты выпил?

Он понял ее тревогу и почувствовал гордость за то, что устоял там, в кафе, и может успокоить сейчас ее.

—      Не волнуйся, мам, только пригубил.

И он рассказал обо всем: как все вместе ходили покупать вещи, как не хватило ему денег на покупку ботинок и пришлось занять девять рублей, как после работы пошли в кафе «Летнее», как он боялся, что его назовут «маменькиным сынком», как пригубил водку и как они вдвоем с Иваном Алексеевичем покупали у проводника арбузы.

Мать выслушала его, подошла и крепко поцеловала в щеку. Толик почувствовал, как что-то мокрое скатилось ему на щеку, и удивленно посмотрел на нее: по ее лицу катились слезы.

—      Ты плачешь! — вскричал он. — Я тебя обидел чем-нибудь?

Она отрицательно покачала головой и улыбнулась сквозь слезы.

—      Не понимаешь ты еще. От радости матери тоже плачут. Вот я и плачу от радости и от гордости за тебя. Ты меня больше чем подарком обрадовал тем, что не стал пить, удержался, хоть и боялся, что над тобой смеяться будут.

И она прижала его голову к своей груди.

— Но я же тебе слово дал, — обиженно протянул он, а сам еще раз в душе поклялся, что никогда не заставит плакать мать от горя или обиды, а только от радости за него.

Трудно сказать, сдержал ли бы Толик это данное себе слово — уж слишком много пили вокруг него и слишком часто пытались угощать его, но трагический случай, происшедший на другой день после получки, утвердил его в том намерении.

Утро выдалось пасмурное, моросил мелкий дождичек, и настроение почти у всех в цехе было соответственно погоде. Олег хмуро крякал, Михаил каждые десять минут бегал к сатураторной установке выпить стакан холодной газированной воды.

—      Чего сентябрем смотришь? — спросил Толик, улучив свободную минутку и подойдя к Олегу.

—      Да, видно, перебрал вчера немного, голова болит, — ответил тот, остановил станок, вынул из патрона обтачиваемую деталь, замерил штангенциркулем и огорченно бросил ее в угол, на кучу металлолома.

—      А чтоб тебя! Опять запорол!

В это время двери цеха распахнулись и чей-то задыхающийся голос прокричал:

—Тольку Заводного на путях зарезало!

Олег и Толик переглянулись и, не сговариваясь, бросились к выходу. Выбежали на станционные пути и сразу увидели стоявшую на перроне «Скорую помощь». Два санитара в белых халатах несли к ней носилки, на которых под простынею угадывалось тело человека, только почему-то очень короткое. На белой простыне выделялось и все больше расплывалось красное пятно.