Читаем Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э. полностью

Но даже выражая эту надежду, Хрисолора понимает, что его родину вполне может ожидать дальнейший упадок. Последние параграфы исполнены элегического духа: автор перечисляет уничтоженные памятники, статуи, стертые до основания, покрытые пылью, изуродованные и погребенные, и это перекликается со своеобразным предчувствием – автор понимает, что и с самой «царицей городов» может случиться то же самое. Здесь статуи помогают Хрисолоре справиться с последствиями гибели империи. Подразумевается, что античные изваяния переживают те же взлеты и падения (раньше они «стояли на возвышенных и освещенных местах», а теперь скрыты под землей), что и империи: «И те, которые сподобились… полагали, что им очень повезло в жизни. <…> Но людские дела поистине тщетны». Статуи превращаются в руины, а воспоминания о героях прошлого исчезают. Все империи рано или поздно обращаются в развалины – иногда открытые взгляду, иногда скрытые «терновыми кустами», – но упадок в любом случае неизбежен, каким бы прекрасным ни было прошлое. Можно даже сказать, что, рассуждая о неотвратимости упадка, Хрисолора представляет его как нечто нормальное (в определенном смысле это отсылка к патриографиям, о которых шла речь в главе 1). Если упадок постиг Древний Рим, то такая же судьба может ожидать любой город. Во времена Хрисолоры расцвет Нового Рима со всей очевидностью остался далеко позади.

Любопытно, однако, что эта историческая схема отводит статуе столь важное место в темпоральном измерении государства и отдельного человека. «Бесчисленные статуи», пусть и обратившиеся в развалины, остаются неотъемлемой частью ткани той страны, в которой они некогда столь величественно возвышались. Даже будучи погребенными, они продолжают существовать: выглядывают из переплетения терновых веток, стоят в «яслях для осла или вола», даже скрываются под землей, под ногами у Хрисолоры. Именно эта стойкость перед лицом упадка обещает умирающей империи грядущее возвышение (поскольку если статуи служат маркерами истории, то их продолжающееся существование – пусть и в полуразрушенном виде – предсказывает, что для государства не все еще кончено). Этот мотив звучит в конце письма, однако Хрисолора не выказывает такой надежды относительно собственного будущего. Он верит, что «граждане, которые хорошо потрудились на благо родины, причем не только добившись конкретных результатов, но и просто пострадав за что-то, должны иметь вечное воздаяние». Упадок («страдание») имплицитно предстает не как состояние, которого следует избегать, а как возможность возрождения и награды.

В письме Хрисолоры мы заново встречаем все темы, о которых шла речь в этой книге: стойкость константинопольских статуй (они дошли даже до XIV века, хоть и оказались разрушены); их темпоральное преимущество по сравнению с христианскими артефактами и памятниками – просто потому, что древность придает им определенную загадочность; и наконец, их выдающаяся красота, воспеваемая столь же пышными риторическими конструкциями. Характерно, что в описании Нового Рима Хрисолора ни словом не упоминает иконы, даже когда переходит к описанию храма Святой Софии, – притом же эпоха иконоборчества осталась далеко позади, и роль иконы как будто бы надежно закрепилась и в православном пространстве воображаемого, и в материальной культуре. Из этого не следует, что в городе было мало православных образов. Скорее, здесь сказывается приверженность литературной традиции, свойственной многим жанрам и ставящей статуи и колонны выше прочих объектов. Хрисолора размышляет о статуях в личном письме, т. е. в менее публичном и более интимном контексте, который можно противопоставить патриографиям, хроникам и романам, предназначенным для более широкой аудитории.

И вот, призвав «граждан» «хорошо потрудиться» на благо укрепления Византии и попросив прощения за свою многословность, Хрисолора заканчивает письмо. И все же у нас была возможность понять, в чем именно, с его точки зрения, состоит роль статуй в жизни империи – от блестящего начала до печального, хоть и благородного конца.

Библиография

Григорий Богослов 2007 – Григорий Богослов. Творения. М.: Сибирская благозвонница, 2007.

Григорий Нисский 1871 – Григорий Нисский. Творения. М.: Типография В. Готье, 1871.

Евгениан 1969 – Евгениан Н. Повесть о Дросилле и Харикле / пер. Ф. А. Петровского. М.: Наука, 1969.

Евсевий Кесарийский 2013 – Евсевий Кесарийский. Церковная история / пер. И. В. Кривушина. СПб.: Издательство Олега Абышко, 2013.

Евсевий Памфил 1852 – Евсевий Памфил. Сочинения Евсевия Памфила, переведенные с греческого при Санкт-Петербургской духовной академии: в 4 т. Т. 2. СПб.: типография Е. Фишера, 1852.

Иоанн Малала 2016 – Хронография. Книги I–XII: в 2 т. Белгород: НИУ «БелГУ», 2016.

Клари 1986 – де Клари Р. Завоевание Константинополя / пер. М. А. Заборова. М.: Наука, 1986.

Комнина 1965 – Комнина А. Алексиада / пер. Я. Н. Любарского. М.: Наука, 1965.

Макремволит 1965 – Макремволит Е. Повесть об Исминии и Исмине // Византийская любовная проза / пер. С. В. Поляковой. М.: Наука, 1965.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное