Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э.

Феофан критикует многих императоров, включая и иконокластов, однако его позиция по отношению к священным объектам, когда те оказываются в руках у подобных правителей, не вполне совпадает с позицией иконофилов в том, что касается мощи икон и церквей. Например, он постоянно ругает императора Юстиниана II за необдуманные военные и политические решения. Когда император требует от патриарха «сделать молебствие» для разрушения некоей церкви, чтобы на ее месте построить беседку и ложи для факции «синих», патриарх сначала сопротивляется, но в итоге уступает. На месте церкви действительно строят беседку [Там же]. В этом, полагает Феофан, есть вина священства, неспособного противостоять императору с его упрямством и неразумием. Церкви, иконы и даже алтари предстают орудиями в руках власть имущих, и те пользуются ими, как хотят. Подразумевается, что эти объекты заслуживают почитания, однако они почти не способны бороться со своими врагами – за исключением единственного случая при осаде Никеи.

Здесь интересно обратиться к некоторым наблюдениям, связанным с положением иконы в X веке и не только. Как говорилось в главе 1, Аннемари Вейль-Карр обратила внимание на поразительно редкое упоминание икон в документах византийской придворной культуры [Carr 1997: 81-100]. Императора никогда не изображали с какой-то конкретной, опознаваемой иконой – хотя время от времени рядом с ним фигурировали Христос и Богородица. Конкретные названия икон редко встречаются не только в изображениях императора, но и в описаниях придворных ритуалов. В книге «О церемониях» X века (тоже см. главу 1) почти нет отсылок на иконы, а те, что есть, упоминаются мельком: они скорее служат «пространственным ориентиром», нежели целью процессии или фокальной точкой ритуала. Возможно, пишет Ханс Георг Тюммель, дело в том, что в Константинополе еще не сформировался полноценный культ иконы; Карр сомневается в его правоте, однако к этой версии следует отнестись всерьез, учитывая крайне малое количество свидетельств такого культа [Thummel 1992: 125]. Калделлис утверждает, что в постиконоборческую эпоху иконы превратили в оружие из императорского арсенала – чтобы они не оттягивали на себя часть величия, принадлежавшего императору. Это было особенно характерно для икон Богоматери, защитницы Константинополя. Калделлис доказывает, что если в 626 году она будто бы защитила столицу от войска аваров и принесла римлянам победу, то позднее «ее иконы… не служили гарантией победы, во всяком случае, с точки зрения позднейших историков» [Kaldellis 2013: 61]. Возможность действовать закреплялась за человеком, а иконы Богоматери отступили на задний план этого нарратива, столь важного для судьбы Византии.

Так, мы читаем в «Алексиаде» Анны Комнины, что ее отец, император Алексей Комнин, отправился в битву против скифов (печенегов) с мафорием Богоматери (то есть ее плащом, который был почитаемой реликвией). Когда его армия бежала, император остался на поле боя, держа в одной руке мафорий, а в другой – меч, однако безуспешно. В хронике Михаила Атталиата мы читаем, что икону Богоматери из церкви во Влахернах брали с собой на войну как «непобедимое оружие» [Ibid.: 68], однако парадоксальным образом эти сражения были проиграны – речь идет, например, о битве при Манцикерте (1071 год), закончившейся разгромом римской армии. Евстафий Солунский порицает убежденность константинопольцев, что «одной Одигитрии, защитницы города (poliouchos), будет достаточно для нашего благополучия» [Ibid.: 71]. А НикитаХониат отмечает, что «икону Богоматери, которую римские цари обыкновенно брали с собою в сражение», захватили латиняне, что в итоге привело к катастрофическому поражению Византии в Четвертом крестовом походе (1204 год). В каждом случае заявление о военном значении иконы лишь подчеркивает явные неудачи византийской армии. Хронику Феофана можно рассматривать как проявление более широкой тенденции, существовавшей в этом жанре в IX–XII веках, когда авторы весьма реалистично изображали невысокую эффективность икон на поле битвы. Рассказ Михаила Пселла о знаменитом чуде во Влахернской церкви – покров, закрывавший икону Богородицы и Христа, якобы сам собой поднялся и остался в этом положении до следующего дня – тоже подчеркивает нехватку действия со стороны святых икон в критические моменты истории[110].