Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э.

Нагота отрока смущает Исминия, потому что он впервые начинает испытывать эротические чувства. Что касается второго пункта, то его лицо описывается как высшая точка красоты, и в этом оно превосходит любое другое лицо, известное Исминию. Это «истинно приворотный пояс Афродиты, истинно луг Харит, истинно услада», «кумир богов» [Ibid.]. Помимо прочего, Исминий сравнивает его с «образом» (в английском переводе – статуей) Зевса и тем самым не только подчеркивает небывалую красоту, но и проводит яркую связь со скульптурным жанром. Среди всех сравнений – с магическим объектом (пояс Афродиты), волшебным местом, состоянием духа и произведением искусства – именно последнее отсылает нас к статуям, хотя сам изначальный объект существует в виде настенной росписи.

Выяснив, что отрок – это Эрот, Исминий и Кратисфен отправляются на пир, а далее засыпают. Здесь начинается цикл, где реальные события переплетаются с мыслями и снами, навеянными фреской Эрота, и он повторяется снова и снова, пока у читателя не закружится голова. Исминию снится, что он стал рабом Эрота; проснувшись, он мысленно занимается любовью с Исминой (которая во время пира уже подавала ему тайные знаки). В фантазиях Исминия повторяются некоторые действия, ранее совершенные Исминой. Наконец, Исминий снова засыпает и видит во сне любовные игры с Исминой, описанные на этот раз длиннее и подробнее. Утром он возвращается к фреске и провозглашает свою преданность Эроту. За этой сценой следует еще один пир, и снова Исминий смотрит на Исмину, прикасается к ее пальцам и сжимает ее ногу. Далее он возвращается в сад, чтобы снова посмотреть на фрески. Описание росписей занимает большую часть четвертой книги, а за ним следует свидание Исмины и Исминия. Наконец, он засыпает и видит во сне еще более страстные встречи [Ibid.: 54–60].

Трудно обвинить читателя/слушателя, если он перепутает реальные события в жизни Исминия с его мыслями и снами (или наоборот), учитывая, что все эти эпизоды похожи друг на друга и сменяются почти без пауз. Перед нами разворачивается гипнотизирующая последовательность одинаковых встреч и событий. Таким образом, Макремволит поднимает мимесис на такую невероятную высоту, что это окончательно сбивает нас с толку. Отчасти в этом и есть задача мимесиса. Читатель/слушатель, следящий за приключениями Исмины и Исминия, рискует повторить ошибку варвара Гобрия из «Роданфы и Досикла», приняв сон или мечту за действительность, особенно если читать/слушать в течение нескольких дней, делая перерывы между эпизодами[153]. Это напоминает о похожей динамике «настоящего» и «прикидывающегося», или «играющего», на панелях ларца из Вероли.

Сюжет «Исминия и Исмины» вырывается за пределы миметического цикла событий, только когда действие перемещается прочь от сада с его фресками к храму Зевса. Именно у его алтаря влюбленные видят первое знамение, ясно предвещающее их судьбу. Далее Кратисфен назначает себя служителем Зевса и помогает им бежать [Макремволит 1965: 79–81]. Последующее бегство, с одной стороны, дает Исминию шанс вырваться из лабиринта мыслей и снов, а с другой – укрепляет его близость с Исминой. На море любовников ждет жестокий шторм, устроенный Посейдоном, и, чтобы умиротворить его гнев, Исмину приносят в жертву [Ibid.: 81–83]. После длительных изъявлений скорби Исминию снова снится Эрот, который в ответ на его мольбы ныряет в море и возвращается вместе с Исминой, однако в этот момент Исминий просыпается. Автор подчеркивает, что во сне Эрот выглядит именно так, как на фреске в саду. Таким образом, мольбы Исминия выполняет изображение – но только в рамках сна. Мимесис недостаточно высок; речь идет о фреске, а не о статуе. Каким бы реалистичным ни был сон, он все еще остается сном. Когда Исминий просыпается, Исмины по-прежнему нет [Ibid.: 84–85].

С другой стороны, статуя Аполлона в Дафниполисе исполняет просьбу героя в реальной жизни. Исминий припадает к ногам изваяния, умоляя его вернуть Исмину [Ibid.: 88]; вскоре после празднования в честь Аполлона он видит рабыню, удивительно похожую на его возлюбленную. Оказывается, это она и есть. Более того, именно у алтаря и статуи Аполлона они наконец-то получают разрешение на брак и встречаются со своими родителями [Ibid.: 104]. Последний акт – испытание девственности Исмины – разыграется у ног позолоченной статуи Артемиды, где бьет источник. Исмина удерживается на поверхности, и это подтверждает ее добродетельность [Ibid.: 109]. Итак, пару ожидает счастливый конец.

С одной стороны, статуи Зевса, Аполлона и Артемиды связаны с достижением конкретных и счастливых результатов, но с другой – читателю не предлагается еще раз совершить процесс визуальной интерпретации, который уже занимает значительную часть романа. Здесь нам приходится вернуться к фреске Эрота. Помимо подробных описаний нарисованных там персонажей, ярче всего в этих эпизодах выглядит дружеская, но напряженная пикировка между Исминием и Кратисфеном относительно того, что они видят.