Накануне вечером она мне сказала, что мы проснемся рано, чтобы возглавить служение, которое начнется в семь часов утра. К восьми часам мы будем уже на кладбище, останется достаточно времени для закрытой церемонии, перед тем как кладбище откроется для посещения городскими жителями. Последняя часть, «прежде, чем оно откроется», была важной деталью, поскольку хоронить прах здесь было не принято. Ей не хотелось привлекать к себе внимание. Франка обратилась за помощью в местную администрацию, чтобы разобраться со всеми бумагами итальянского консульства. Документы должны были быть оформлены в соответствии с итальянскими указаниями относительно ввоза мной и захоронения его праха. Со своей стороны мне пришлось выдержать бесчисленное количество разговоров и переписок с ней, в которых я просила ее дать мне точный адрес и номер могилы, а она не могла предоставить ни то ни другое, поскольку кладбище Алиминусы располагалось на самом дальнем краю города, на улице, у которой не было официального названия. Это широко распространено в сельской местности Сицилии. Кладбища со времен древних греков и арабских племен располагались за пределами города, часто на безветренных склонах, вдоль второстепенных дорог, заканчивающихся тупиком. Люди, живущие здесь, знали, где оно находится, а остальное было неважно. Чужаков здесь не хоронили. И только чужакам могло понадобиться название улицы.
А чтобы вся бюрократия оказалась еще сложнее – на момент смерти Саро не оказалось свободных могил, где можно было бы похоронить его. Их создание было приостановлено то ли в итоге экономических проблем, то ли, возможно, из-за косвенного влияния мафии. Доступные участки уже забронировали или выкупили заранее зажиточные семьи на многие поколения вперед. У семьи Саро не было такой пустой могилы. Хотя они были не единственной семьей в городе, оказавшейся в таком затруднительном положении. Закономерным результатом такого явления стала следующая практика: люди начали «одалживать» могилы тем семьям, которым они были нужны, с согласием на то, что в будущем, когда будет доступно новое место, останки будут перемещены в новый склеп в пределах кладбища. По крайней мере, так мне это объяснили, когда я была еще в Лос-Анджелесе и пыталась понять эту систему, чтобы подготовить транспортировочные документы. Это казалось сюрреалистичным, как раз в стиле итальянских бюрократических махинаций, которые и сделали в свое время Италию объектом насмешек и шуток.
Я хотела, чтобы при перевозке праха Саро в Италию не возникло никаких проблем. Я чрезвычайно скрупулезно отнеслась к этому вопросу. Возможно, мой гиперконтроль произрастал из детства, проведенного с родителями, которые учили меня, как избегать любой конфронтации с власть имущими. Уже взрослой я столкнулась лицом к лицу с реальностью женщины с определенным цветом кожи, отправившись в путешествие в Рим. Меня часто подвергали допросам. Меня нередко задерживали карабинеры и иммиграционные службы. Я подходила под описание постоянно меняющихся лиц европейских иммигрантов. Я могла оказаться женщиной и из Марокко, и с Кубы, и из Эфиопии, и из Бразилии в зависимости от того, какой из щетинистых чиновников на меня смотрел и какая угроза была очередной на повестке дня у властей. За все эти годы я научилась держаться поближе к Саро, идя по коридорам, забирая багаж или проходя таможенный контроль. Я научилась демонстративно держать в руках свой американский паспорт, чтобы избегать всяческих задержек, ставящих под угрозу рейсы, соединявшие меня с ним.
И перевозка праха Саро с Зоэлой была процедурой, в которой требовалось исключить малейшую вероятность ошибки. Перед поездкой мне снились кошмары с обысками и конфискацией имущества, изъятием праха Саро или, еще хуже, моим задержанием на глазах у Зоэлы – и все из-за того, что я не прошла бюрократический экзамен и написала не так, как надо, свою букву «Т». Ни при каких обстоятельствах я бы не стала путешествовать с незадокументированной урной. Помимо этого итальянский закон строго воспрещал тайно перевозить человеческие останки. Праху требовались собственные проездные документы.