Вкус к жизни. Воспоминания о любви, Сицилии и поисках дома

Он произнес это с оттенком вызова, словно он справился со своей частью задачи, а теперь настал мой черед.

Я выждала пару дней, а затем позвонила своему агенту, чтобы узнать про агента Винсента Скьявелли, пересказав сложную и запутанную историю о пирожном и связи с Сицилией.

Спустя тридцать минут я раскрыла рот от удивления, когда Винсент Скьявелли позвонил напрямую нам домой. А еще через два часа сам актер стоял в нашей однокомнатной квартире – фигура ростом выше 180 сантиметров, в очках с круглыми линзами и позолоченной оправой и льняном пиджаке пастельного цвета.

– Это изумительно, у меня сегодня вечером как раз ужин. А из этого получится восхитительный десерт. – Он был в восторге, сияя от недоверчивой радости при мысли о том, что сможет разделить вкус горячо любимой земли своих предков с самыми близкими друзьями. И о том, что какие-то незнакомцы нашли время, чтобы привезти ему пирожное.

Мы немного поболтали о том, откуда именно на Сицилии был родом Саро, как долго он живет в Штатах, как получилось, что у нас оказалось пирожное, и почему Пино решил отдать его нам. Я не упоминала, что я тоже актриса, – в мире Пино это означало, что естественным образом мы с Винсентом коллеги и должны были знать друг друга. Через пятнадцать минут я сделала фотографию Саро, Скьявелли и пирожного прямо перед тем, как Винсент не спеша спустился по нашей лестнице и вернулся обратно в свою жизнь.

Мы с Саро пересказывали эту историю годами. Он пользовался ею как доказательством целеустремленности и упорства своей нации. Использовал ее как способ проучить американцев, показать им, что значит оставаться собой, когда ты находишься сразу между двух культур и называешь домом две страны. Каждый раз, рассказывая ее, он назначал главным героем не себя, а «Пирожное Скьявелли». Это пирожное было соединяющей нитью, которая привела голливудскую звезду в дом иммигранта. Так Саро видел эту историю. Я же разглядела в ней символ того, как Сицилия смогла мне показать, что дом – это место, которое мы носим в своем сердце.

История, которую он редко рассказывал, была о его отце, семейной вражде и нашем изгнании. Ее было труднее рассказывать, потому что ее тяжелее было прожить. И даже спустя годы восстановленная связь с его родителями оставалась такой же хрупкой и уязвимой, как пергамент вблизи огня. Когда мы в конце концов приехали в дом, где прошло детство Саро, на время отпуска, потом на свадьбу одного из членов семьи, а позже – на первое причастие, я спала под крышей Крос и Джузеппе в качестве гостя, стремясь как можно меньше разговаривать, быть незаметной, прятать лицо за книгой, пока не закончится поездка. Я уважала родителей Саро за те изменения, которые они пожелали сделать в себе. Многие люди так никогда и не достигают этого за всю свою жизнь. Но, по правде сказать, я не тешила себя надеждой близости с ними. Все, на что я надеялась, – деликатное примирение и цивилизованное взаимное уважение. Я могла теперь ожидать, что семья сочтет нужным оповестить меня в случае, если кому-то станет нехорошо или кто-то заболеет. Я и не подозревала, что именно мы окажемся теми, кто принесет зловещие новости.

Вулканический песок

Через две недели этого месячного путешествия на Сицилию, нашего первого путешествия без Саро, я с Зоэлой села на паром и совершила четырехчасовую поездку к Стромболи – вулканическому острову и самой дальней точке Сицилийского архипелага. Я отчаянно хотела покинуть Алиминусу. Почти постоянные напоминания о Саро – в доме Нонны, на городской площади, в баре при заказе эспрессо – стали головокружительными. Пребывание в городе вызывало двойной стресс, попеременно то залечивая раны, то вызывая волны боли и грусти. Несколько дней на побережье и поездка к отдаленной группке крошечных островов казались как раз тем, что могло удовлетворить мою тягу к путешествиям и подарить нам с Зоэлой время за пределами маленького городка.

Я догадывалась, что Нонне также нужно было немного времени, чтобы побыть в одиночестве. Мы втроем уже приноровились к ежедневной рутине, состоящей из обильной еды, продолжительного сна и ранних вечеров, которые мы проводили на скамейке перед ее домом, возвращаясь к нашей утрате. На кухне за чашкой кофе мы с Нонной беседовали. Я наблюдала, как она сушила свежий орегано, собранный в саду, потом просеивала его вручную через то же самое пластиковое сито, которым она пользовалась еще со времен учебы Саро на бакалавриате во Флоренции. Лето было спелым, полным воспоминаний и вкусов. И единственное время, когда мы находились порознь, – когда Нонна уходила на полуденную службу в церковь.

Очередь из туристов, садившихся на лодку, выстроилась в два ряда. Я взяла Зоэлу за руку, когда мы пересекали пристань.

– Солнышко, мы будем сидеть внутри, в каюте, а не на палубе. Ветер слишком сильный, а поездка к вулкану очень долгая.

– А можно мне посмотреть фильм? – спросила она, взявшись за лямки своего рюкзака в точности так, как я ее учила.