Ежемесячная служба, во время которой зачитывалось имя Саро, была ее способом подсчета времени. Я не могла сообразить, как сказать ей, что у нас дома состоится встреча в его честь, чтобы отпраздновать его жизнь. «Празднование» казалось ошибочным словом, чтобы использовать его в разговоре с женщиной, для которой не существовало подобных культурных ритуалов. У меня было много таких моментов с ней, когда я волновалась, что что-либо из мной сказанного потеряется при переводе. Это было еще одним проявлением того, как смерть Саро продолжала сказываться. Он бы знал, что именно сказать, он знал все нюансы и тонкости своей культуры: что исключить, что приукрасить, о чем рассказать в деталях. В его отсутствие я была восприимчивой к тому, как мое знание языка или неправильное его использование могут создать неловкость или причинить боль.
– К нам с Зоэлой придут люди. Моя семья приехала в город. Мы почтим Саро. – Я остановилась на итальянском слове «почтить», разговаривая с ней по телефону. – И я готовлю бобы фава, собранные в саду.
Она знала о бобах – семейной реликвии, передаваемой из поколения в поколение на Сицилии и которую мы выращивали каждый год. Она становилась счастливой при мысли о том, что они растут где-то в иностранных землях, обеспечивают нам пропитание за тысячи километров от нее. Она дала мне советы о том, как сохранить кремообразную текстуру бобов, когда из них будет сделано пюре. Потом мы поговорили про Зоэлу и ее школу. Она узнавала у меня, по-прежнему ли Зоэла спрашивает про Саро. И прямо перед тем, как мы почти распрощались, она меня удивила:
– Вы приедете на Сицилию этим летом?
– Да, мы будем там, – ответила я прежде, чем мой мозг успел сформировать ответ. Рефлексивность моего ответа меня поразила. – Я думаю, нам это пойдет на пользу, – услышала я себя со стороны.
Я повесила трубку и посмотрела на бобовую кучку. Реликвии некоторых людей – это драгоценности. У меня были бобы.
Через два дня я направила свою энергию на создание похожего на алтарь памятного стола в комнате на первом этаже, где Саро ушел годом ранее. Мы с Зоэлой зажгли свечи по периметру комнаты. Я включила его любимую музыку, разложила его любимые книги. Вокруг статуи Будды мы уложили четки. Затем я открыла раздвижные двери и произнесла молитву. Часом позже, один за другим, друзья и семья начали заполнять дом. Я приглашала каждого, кто пришел, пройтись по комнате, если они захотят, и оставить послание для Саро. Они могли это сделать молча или вслух или написать это в книге памяти.
Двор снаружи за домом был заполнен людьми, все были заняты разговорами о Саро, жизни, текущих событиях и еде. Бил фонтан, и запах жасмина разливался в воздухе. В этот день весеннее небо Лос-Анджелеса было ярким и милостивым.
Когда день начал приближаться к мягким сумеркам, мы вошли внутрь. Примерно тридцать человек собралось в гостиной вокруг камина, фортепиано и большого панорамного окна, выходившего на сад Саро.
– Спасибо всем вам за то, что вы сегодня здесь. Саро был бы очень доволен тем, что мы все собрались. И нам его очень не хватает. Я знаю, если бы он сейчас был с нами, у него была бы какая-нибудь история, чтобы ее рассказать. Но сегодня я приветствую любого, кто хочет поделиться историей о нем.
Зоэла сидела у меня на коленях, когда комната наполнилась жизнью историй о его дружбе, странностях, политических тирадах, мягком нраве, гостеприимстве и еде. И конечно, люди говорили о его любви. Ко мне, к Зоэле. Несколько наших друзей-музыкантов взяли его гитары, и импровизированный джем-сейшн завладел домом. Звуки фортепиано, бонго, акустической и бас-гитары наполнили воздух. Я чувствовала себя в этот момент самой живой за весь прошедший год.
Когда все разошлись, далеко после девяти часов вечера, я была уставшей, но все еще в приятных чувствах от такого количества любви. Убирая остатки еды, я заметила, что немного пюре из бобов осталось в холодильнике. Я подумала о своей беседе с Нонной несколькими днями ранее, о том, как я волновалась, что сказать, а чего лучше не говорить. Я обязала себя увидеться с ней опять. Будет еще одно лето. И точно так же, как я выясняла, как выращивать и готовить бобы самостоятельно, мне все еще предстояло выяснить так много – о жизни, о том, что значит быть родителем, о близости с его семьей, с которой необходимо было сохранить связь, несмотря на различия между культурами, географию и необъятную скорбь.
За столом
– Знаешь, ты не обязана это делать. Люди иногда уходят, – сказала Джули, когда мы сидели в «Иви» на улице Робертсон.