Вкус к жизни. Воспоминания о любви, Сицилии и поисках дома

– Я также очень рад, – ответил он. Его итальянский был неуверенным и звучал с приятным акцентом, который я не смогла определить. Пожимая ему руку, я ощутила прилив теплоты и дружелюбия. Я чувствовала что-то вроде неожиданной гордости за этого человека, с которым я только что встретилась. Здесь был товарищ с таким же цветом кожи. Здесь был мужчина, исполняющий роль духовного лидера в городе, полном людей, настолько отличающихся от него в культурном плане. Он делал это на итальянском, привнося свой язык, географию, национальность и расу. Мне казалось, мы оба знаем кое-что о том, каково это – быть иностранцем и не-итальянцем в Италии – возможно, он знал даже больше, чем я, учитывая его призвание и интимность, которая для этого требовалась. Мне хотелось по секрету сказать ему, что он делает «Божью работу» не только находясь в Алиминусе, но и гораздо большим количеством способов. Но мы пока что не могли так быстро поднять эту тему.

– Так здорово, что вы здесь, – сказала я. Между нами постепенно формировалась связь. Были и другие прихожане, у которых были особые просьбы или необходимость поговорить с ним лично. Но он нас не торопил.

– Откуда вы? – спросил он.

Я заметила в его глазах любопытство. Я видела то же самое, когда жила во Флоренции и наткнулась на группу только прибывших сенегальских иммигрантов. Мы являлись двумя людьми африканского происхождения, которые встретились за пределами диаспоры, – такое событие мгновенно формирует чувство общности с другим чернокожим человеком в любой точке земного шара.

– Я приехала из Калифорнии, Лос-Анджелес, – ответила я. Его лицо расцвело улыбкой, полной изумления, словно я говорила об альтернативной вселенной, полной фэнтези и причуд. Я задумалась над тем, сколько фильмов с пальмами и спасателями в бикини он видел в своей жизни. – А вы откуда? – в свою очередь спросила я.

– Бурунди, – сказал он. Мое знание географии было позорным. Я не могла представить себе страну на карте континента. Но я представила себе картину, на которой была семья, скучающая по нему, людей, которые делят своего сына с католической церковью.

Нонна рядом со мной цвела. Как для глубоко верующей женщины, представить меня священнику для нее было знаком оказания к нему уважения. Во время нашего разговора она залезла в сумочку, чтобы достать оттуда частное пожертвование. Теперь, зажав деньги, она положила руки на плечи Зоэлы и осторожно подтолкнула ее поздороваться.

– Это моя дочь, – сказала я. Зоэла подошла и пожала ему руку. Она сказала «Ciao» и посмотрела на него широко раскрытыми удивленными глазами, словно он был чернокожей версией Дона Маттео.

– Рад знакомству с тобой. – Он улыбнулся и взял руку Зоэлы. – Ты – американская внучка. – Он сделал полшага назад и окинул ее взглядом. – Да благословит тебя Господь, – произнес он, кладя свою вторую руку ей на плечо.

Зоэла улыбалась, немного смущенная вниманием. Затем она оглянулась на Розалию, которая ждала поодаль, возле кабинки для исповеди.

– Сколько тебе лет? В какой класс ты ходишь? – спросил он.

– Мне восемь, и я пойду в третий класс, – сказала она стеснительно на своем лучшем итальянском.

– Тебе нравится Сицилия? Хорошо быть здесь со своей бабушкой, не правда ли?

– Да. – Односложный ответ закрыл оба вопроса сразу. Мне стало понятно, что она потеряла интерес к священнику. Ей не терпелось вернуться обратно к Розалии, чтобы снова слоняться по городу до ужина.

Нонна вручила священнику свое пожертвование. Он улыбнулся, кивком головы поблагодарив ее.

Позади нас сформировалась нетерпеливая очередь, группа женщин с сумочками наготове, чтобы просить о специальных молитвах, исповедоваться, сделать пожертвование от своего имени или имени тех, кого они любят. Нонна взяла меня за локоть – универсальный сицилийский жест, означающий, что пришло время уходить.

– Я надеюсь, мы еще увидимся до моего отъезда, – сказала я, когда мы с Нонной отделились от толпы стоящих в зале.

Выйдя наружу, мы остановились на мраморных ступеньках в самый разгар заката. К нам сзади подошла Бенедетта, живущая через два дома от Нонны, она предложила пройтись вместе с ней и ее детьми обратно на Виа Грамши. Я же со своей стороны хотела прогуляться, чтобы насладиться первыми моментами дня без неумолимых прямых солнечных лучей. Мне хотелось бродить по холмам за городом, собирать ежевику прямо с куста. Побыть какое-то время в одиночестве и тишине, которую можно было найти, только если я покину каменные здания и мощеные улицы.

Я начала с небольших холмов над городом, вдоль которых тянулись маленькие участки обработанной земли, потому что с этого маршрута всегда начинались наши прогулки с Саро. Цикады уже устроились на своих постах среди миндальных деревьев. Природа здесь была роскошной. Она создала какое-то особое внутреннее спокойствие, которое я не могла найти в Лос-Анджелесе – там я всегда пребывала в движении. Сейчас я могла замедлиться, могла просто быть. Слушая оркестр цикад, я почувствовала запах жасмина. Я повернулась лицом к ветру, чтобы увидеть земли, простиравшиеся до голубого моря.