Вкус вереска (СИ)

— Надеюсь, вы хорошо доехали? — начал мистер Уильямс, и Смит тут же ощутил, что положение становилось неловким не только для него.

— Спасибо, весьма успешно, без каких-либо казусов, — вежливо поблагодарил он. — А Кэмпсвел-холл нисколько не изменился.

— Будь вы здесь чаще, чем раз в семь лет, может и заметили бы, что это далеко не так, — резкий укор со стороны миссис Уильямс не заставил себя долго ждать.

Но Джон достойно выдержал эту первую атаку, не подав и вида смущения.

— Что ж, а в Лондоне, вероятно, всё стремительно меняется? — мистер Уильямс сделал ещё одну попытку для начала вежливых переговоров.

— Не так уж стремительно, — стараясь выглядеть расслабленно, пожал плечами Смит. — Дожди, знаете ли, идут, как обычно.

— Довольно любезностей, — вдруг прервала миссис Уильямс.

Этим она обратила на себя внимание, как Джона, так и собственного мужа. Женщина укоризненно посмотрела на мистера Уильямса и чуть тише, но с той же претензией в голосе добавила:

— Если ты позвал его, чтобы расспросить о погоде, то я вернусь, когда вы закончите.

Джон едва ли сдержал смешок. Наблюдая за этой семейной парой, сразу можно было безошибочно определить, кто из них настоящая глава семьи.

— Отнюдь, совершенно не за этим, — поправился мистер Уильямс, заёрзав на месте. — Итак, мистер Смит, мы хотели бы поговорить с вами о нашей дочери.

Мужчина почувствовал, как быстро забилось его сердце, но взяв себя в руки, лишь невозмутимо кивнул.

— Разумеется, я так и понял.

Мистер Уильямс поправил воротник своей рубашки и выпрямился.

— Мэлоди никогда не пишет в письмах о своей болезни, — продолжил он. — Мы бы и не знали ничего об этом, если бы не одно ваше письмо. Поэтому я и моя жена, мы бы хотели знать подробнее о её состоянии.

Смит неуверенно поджал губы. Ему предстоял нелёгкий рассказ о болезни Мэлоди, о том, через что им пришлось пройти, и самое печальное — о том, что им предстоит вынести.

— Что ж, извольте, — сказал Джон, скрещивая пальцы обеих рук в замок. — Мэлоди больна вот уже шесть лет. У неё чахотка, и практически с самого начала врачи говорили, что это неизлечимо. Мы узнали об этом впервые спустя пару месяцев после пребывания здесь, в Кэмпсвел-холл. Мы вернулись в Шотландию, консультировались с врачами в Глазго и Эдинбурге, и единственным советом было хотя бы сменить климат. Мы отправились в Лондон, там тоже были на множестве консультаций, но ничего, ничего! Кроме этого безнадёжного «ожидайте изменений».

Джон стиснул зубы от напряжения. Он снова и снова прокручивал в своей памяти эти шесть лет борьбы с болезнью. Долгие месяцы поражений и коротких передышек, а затем усиление и нагнетание.

— Изменения происходили, — кивнул он, подняв взгляд на противоположную стену, лишь бы не смотреть на её родителей. — Безусловно. Ей становилось хуже. Я хотел отвезти её в Европу — врачи говорили, что ей было бы желательно посетить какие-нибудь курорты, минеральные воды. Но Мэлоди отвергла все эти предложения, заявив, что ей нравится Лондон. Я подумал, что в таком случае это тоже неплохо — много хороших врачей рядом, да и Мэлоди будет, где развлечься.

— А отвезти её домой вы не догадались, — фыркнула миссис Уильямс. — Это не пришло вам в голову.

Мужчина отвёл взгляд в сторону. Ему совершенно не хотелось сообщать им, что несмотря на все его уговоры, Мэлоди наотрез отказалась видеться с семьёй. «Они не дадут мне ничего, кроме преждевременных соболезнований и жалости», — заявила она.

— Это было её решение, — ответил Джон. — Так же, как и желание не сообщать вам о болезни. Я не сразу решился написать вам об этом.

— Интересно, что всё-таки заставило вас это сделать, — едко усмехнулась миссис Уильямс.

— Эми, я прошу тебя, — попытался было уладить ситуацию её муж.

— Не нужно меня успокаивать, Рори, — огрызнулась женщина. — Ты считаешь это нормальным? Мне интересно знать, что такого заставило этого человека сподобиться и сообщить нам о том, что наша дочь больна!

Джон чувствовал, как в нём зарождается гнев и неприязнь. Всё это было чертовски сложно объяснить, всё равно, что заставить слепого прочитать обычную книгу. Мужчина совершенно не знал, как ему реагировать на дальнейшие выпады тёщи, при этом сохраняя лицо.

— Она этого не хотела, — возразил он. — Мэлоди не хотела, чтобы вы знали. И как в моём положении я мог поступить иначе?

— По-вашему, мы не имели право знать, что она больна? — миссис Уильямс вспыхнула, как спичка. — По-вашему вы совершили преступление, однажды написав нам об этом? Однажды! Одно письмо за семь лет! И вам ещё хватает смелости для оправданий?

Это стало последней каплей в переполненной чаше терпения Джона. Он старался быть деликатным и терпеливым, пытался удержать этот хрупкий мир, который разваливался прямо на глазах. Бог знает, не он начал это.

— Да что вы знаете? — он вскочил с места, метнув отчаянный взгляд в сторону Уильямсов. — Что вы знаете о том, что мы пережили? Прежде чем сыпать упрёками, знали бы вы, сколько укоров я потерпел, когда Мэлоди узнала о том, что я сообщил вам о её болезни.

— Мы её родители, Смит, мы должны это знать, — заявила миссис Уильямс.