Вкус жизни

– Судя по картинам, я должна понимать ваши слова в прямом или переносном смысле? – чуточку «проехалась» я по непонятному мне художнику. – Разве знаменитый сюрреалист не тому же учит?.. Как вы считаете, какая картина из тех, что мы с вами видели на последней выставке современных художников нашей области, заслуживает того, чтобы около нее остановились и специалисты, и новички?

– Думаю, «Ирисы». Она яркий пример того, что современное искусство – искусство высокого реализма. И еще прекрасная картина: розовые и голубые в легкой изморози листья осины на фоне ослепительно чистого снега.

– Во второй столько романтичной нежности! Ваше мнение совпало с моим. Очень приятно. Это подтверждает мою теорию: мимо талантливого произведения никто не пройдет. Когда люди долго и молча стоят у некоторых полотен, я понимаю – их что-то привлекло в них, затянуло. И мне кажется, этот факт, подобное проявление чувств зрителей является одним из символов ухода искусства этого художника в вечность. Такие произведения не растворятся в капризах новой моды, они не подвержены старению. Я опять «загнула»? Люблю красивые слова, медом меня не корми, а дай высказаться высоким «штилем». У каждого свои слабости, – попыталась я оправдать свою болтливость. И тут же продолжила: – Вот в одном пейзаже я почувствовала отстраненность, а в другом как бы сама вместе с автором смотрела на природу. Вторая картина мне больше понравилась. Она все время притягивала мой взгляд… А почему говорят, что искусство требует жертв?

– Потому что жизнь человека коротка, а творения гениев остаются в веках. Гениальный художник ответственен перед вечностью. Вот ради создания этих шедевров он и жертвуют собой. Творчество ведет его за собой, и подчас оно бывает сильнее самого художника.

– А разве наука не требует всепоглощающего трудолюбия? Я думаю, жертвенности требует деятельность гениев в любой области жизни. И не только гениев… Ой! Еще Малевич меня интересует, его нашумевший «Черный квадрат». Мне кажется, некоторые художники отрабатывают тупиковые ходы. (Шахматный термин.) В своем большинстве они убоги по изобразительному «языку» и новаторством объявляют непрофессионализм. Часто они предъявляют народу чистой воды псевдоноваторство со своими чудовищными перекосами… Чувствуете, как серьезно я изучала «Всемирную историю искусства» и критику современных художников? Не зря просидела полдня в читальном зале областной библиотеки, когда со своим классом ездила в город на экскурсию. Так вот Малевич. В чем его талант?

Анна Константиновна опять снисходительно-недовольно улыбнулась, как бы напряженно ожидая, какую еще очередную выходку я себе позволю. Потом прервала мои «изыски». Наверное, она поняла, что я, по глупости, собираюсь слишком жестко высказаться о гении, и сочла такое непозволительным. Но ведь андерсеновский мальчик был прав, когда кричал: «А король-то голый!» – думала я, разгоряченная беседой. Я же таким образом просто хотела четче, резче, грубее подсказать ей наиболее острые моменты своего непонимания, требующие разъяснения. Я провоцировала ее, как не раз случалось на уроках.

– Начинал Малевич реалистом, – спокойно и терпеливо, как и положено хорошему педагогу, – продолжала Анна Константиновна, – потом проникся идеей построения нового унифицированного человека-винтика.

– Стадом проще руководить, чем индивидами. Он поддерживал эту порочную идею? Разве это говорит об его уме? Может, он пастухом хотел стать? – фыркнула я недовольно, опять нетактично проявив свое нетерпение.

Меня почему-то раздражало объяснение таланта через историческую оболочку. Мне казалось, что истинный талант вне времени и пространства. Он либо есть, либо его нет. Это то, о чем он пишет, может быть проникнуто временем, но только не то, как он это делает. Как – это и есть талант.

– Стадо, как ты изволила выразиться о народе, может быть высокоинтеллектуальным, к чему наше общество, собственно, и стремится. Мы о политике говорим или об искусстве? – строго переспросила меня Анна Константиновна, как нашкодившего первоклассника. – Гениальность Малевича в детскости.

– «Черный квадрат» – это детскость? – удивилась я.

– Не перебивай, – рассердилась практикантка. – У детей душа открыта, а у нас, у взрослых, одни стереотипы в голове. Вспомни его образ нового человека: призматический корпус, голова-треугольник, чистые локальные цвета без оттенков.

– Тоже мне гениальность! – искренне возмутилась я, снова завладев нитью разговора. – Мой друг Сашка в шесть лет именно так рисовал человека. Я еще ссорилась с ним, пытаясь обратить его внимание на изображение выражения лица у человека, на его объемность, а он, глупый, только отмахивался, мол, руки-ноги есть, и ладно. Человек должен стремиться в своем развитии к вершинам, как теперь принято говорить, а Малевича тоже назад, в детство тянуло, в примитивизм? Ни-че-го не понимаю!