Вкус жизни

А я в пятом классе нарисовала трясущегося от страха мальчика вибрирующими, дрожащими линиями. Но когда внимательно всмотрелась, то поняла, что это рисунок-насмешка для журнала «Крокодил». Не вывела я душу мальчика наружу. Только свое брезгливое отношение к чужому страху показала. Не сумела, не доросла до изображения глубокого. А ведь хотела, очень хотела. Наверное, именно тогда поняла, что не мне оформлять книжки картинками, кому-то более талантливому, которому доступно понятия символа. Вот и малюю шутливые портреты своих друзей. К ним меньше требований. Хотя как сказать…

– Ты пойми, – опять начала меня просвещать Анна Константиновна, не дослушав моих эмоциональных излияний, – меняется окружающая действительность, изменяется наш внутренний мир, и искусство должно меняться. У каждой эпохи свои шедевры, у каждого времени своя правда. К тому же человека всегда влечет новое, непривычное. Это тоже стимулирует поиск.

– Насчет фразы «своя правда» – не стану спорить, я ее не понимаю. У нее, похоже, социальные корни, и поэтому она меня не увлекает. Это не мое. Меня она просто неприятно задевает… Мне почему-то вдруг одна выставка вспомнилась. Я тогда в шестом классе училась. Нас, отличников и лучших по трудовым показателям ребят, тогда премировали поездкой в город. Привели на выставку. А там был целый ряд картин, начиная от Адама (древних) до современных авторов. И что я увидела? После Леонардо да Винчи, чем ближе к нашему времени, тем примитивнее смотрелась живопись! Грустно мне стало. Получалось, что таланты по нисходящей уходят. Успокоила себя тем, что картины кем-то были подобраны очень неудачно или в наш город «не завезли» шедевров… Хотя мне себя обычно трудно бывает усахарить, но, видно, очень хотелось верить в лучшее…

Я понимаю, что нет конца совершенству, а значит, и поиску, стремлению к совершенству. Здесь кто на ощупь идет, кого Всевышний ведет, как говорит моя бабушка. В искусстве, как и в науке, надо расширять границы познания мира, искать способы и методы реализации идей. Каждое время ставит новые вопросы, и на них приходится отвечать, вот именно поэтому в картинах художников мне прежде всего важно видеть талантливый сюжет, новые средства и способы выражения сущности, а потом уже блестящее исполнение. Изображение привлекает меня в первый момент ненадолго, а потом я начинаю «копаться» в произведении, искать суть. Натура у меня такая, что ли, техническая в первую очередь.

Вот Рембрандт, например, внес новое в постановке света, Леонардо да Винчи изобрел новые краски и тем мне тоже особенно ценен, помимо всего прочего. Под прочим в данный момент я имею в виду его гениальные картины, – торопливо и бестолково раскрывалась я перед Анной Константиновной, боясь не успеть высказаться. – Говорят, в искусстве не бывает прогресса. А как же новаторства в области света и цвета, открытие объемного изображения и многое другое? Просто он не так явно выражен, как в науке.

– В науке главное – «что?», а в искусстве – «как?» – улыбнулась учительница, сразу поняв меня.

– Очень важное замечание! Обязательно возьму на вооружение! – обрадовалась я новому для меня афоризму. – Вот совсем недавно я записала в дневник, что мы, русские, спрашиваем, зачем живем, а американцы – как жить. Вот ведь какая интересная между нами разница. А еще я услышала про американцев: когда они улыбаются – это у них означает – у меня все хорошо, а если русский улыбается, то он хочет этим сказать – у нас с вами все будет хорошо. Несхожая у нас психология. Поймем ли мы когда-нибудь друг друга?

– Если захотим, то поймем.

– Если они тоже захотят, то поймем, – добавила я.

Анна Константиновна рассмеялась и потрепала меня за вихры. И я поняла, что, позволяя мне вольничать, она не боится, как и моя математичка, уменьшить интервал между учителем и учеником. Школьники ценят это редкое качество в педагогах.

– Вернемся к твоим вопросам, – сказала она. – Я тебе уже говорила, что у каждой эпохи свои шедевры. Некоторые картины, дошедшие до нас из семнадцатого века, уже не смотрятся шедеврами – не выдержали они испытание временем, а другие до сих пор восхищают.

– Может, потому, что некоторые просто были менее талантливыми? – осторожно не согласилась я. – Или они устарели потому, что наука живописи еще не открыла к тому времени для себя многое из того, что стало известно позже? Вот Шекспир – гений на все времена. Что в нем есть такого, что никто не может его «перепеть»? Я обязательно должна в этом разобраться. Простите, я, как всегда, излишне категорична.

Мне трудно определить по качеству рисунка, шедевр это или нет. Но вот как-то увидела на картине старенький домик у церкви, и сердце мое нежно всколыхнулось. Домик совсем не похож на тот, в котором я жила в раннем детстве, но какие-то подсознательные струны моей души он задел, и в груди разлилось тепло, и тихая радость окутала меня. Как, каким способом этот простенький рисунок пробудил во мне столько добрых чувств? Для меня он талантливый, а другой человек может пройти мимо…