Вкус жизни

– …Смотрю как-то по телевизору «круглый стол», солидные люди беседуют, мол, «в интересное время живем. Тепла и счастья доставалось немного, война долго отдавалась отголосками в быту людей. Жили бедно, но нравственных канонов не теряли…» «Сталина еще успели вкусить, захватили попытки Хрущева поднять сельское хозяйство. Нелепость его экономической политики в упор не видели. Но после «вождя народов» он был светом в окошке. Особенно поначалу. Застойную эпоху Брежнева пережили с его несуразным, вопреки всякой логике, соотношением цен и дефицита, потом перестройку Горбачева и Ельцина. Есть о чем вспоминать. Теперь вот время Путина стараемся осмыслить. Акценты расставлены правильно, а что на деле получится – посмотрим. Хотелось бы, чтобы был чуть жестче к коррупционерам.» «Мы, как всегда, много говорим. Год как разменяли третье тысячелетие. Что оно принесет миру?» Слушаю и пугаюсь. Раньше только на кухне об этом шептались, а теперь вовсеуслышание… Свобода! – Это Аня тихо делится с Милой.

– …Нечего оплевывать наше прошлое, демонстрируя по своей неистребимой совковой привычке возмутительное высокомерие, и называть Родину страной «безнадежно кривых зеркал». Наше счастье оплачено немереной кровью отцов… Отмотай кинопленку своей жизни назад. Ничто нас не испортило: ни пионерия, ни комсомол. Мы взяли из них много полезного. – Это Рита возмущалась.

– …Ничего подобного? Почему ты так яростно отстаиваешь наше сомнительное прошлое? Оправдание ищешь? Мол, мы искренне заблуждались. Сколько не говори «халва, халва», слаще во рту не станет. Забыла, как Таисию вызывали на комсомольское бюро за огромный белый бант, которым она украсила свои прекрасные черные волосы, и как ты пряталась под партой и втихомолку, испуганно постанывая, пыталась поскорее избавиться от такого же банта, только черного, – поддела Риту Инна.

– Банты? Какая мелочь, было бы о чем говорить! Ведь никаких крупных оргвыводов по этому поводу не последовало. Я не иду на попятный. Случались где-то, как теперь мы знаем, перегибы, но только не в нашем университете. Все эти строгости, насколько я понимала, вводились для пресечения возможности ношения чего-то еще более экстравагантного… для нашей же пользы, чтобы некоторые студенты по бедности не чувствовали себя ущемленными. Наши педагоги тоже ходили на занятия без изысков в одежде и тем самым убеждали нас в приоритете духовных ценностей. Строгие запреты довольно скоро были сняты, потому что жизнь налаживалась и в них уже не видели необходимости. Признаешь мое объяснение разумным?

И все же сквозь смуглую кожу щек Риты проступил румянец. Она прятала глаза. Не от смущения, от стыда, что тогда не сумела оспорить сомнительный тезис куратора группы, то бишь наставника. И сейчас она пыталась оправдать свою тогдашнюю неуверенность и боязливость.

– С тебя взятки гладки, – рассмеялась Инна.

– В МГУ на физическом и механико-математическом тоже в этом плане отклонений я не замечала. Наукой до предела головы студентов были заняты, – сказала Лена.

– Да уж не постигали науку быть привлекательными и очаровательными для мужчин, – рассмеялась Жанна.

– Там же иностранцы учились. Им не запретишь… – криво усмехнулась Инна. – Я с филологами дружила, была там своим человеком. Стихи они шутливо-критические сочиняли. Дошло до ушей начальства. Дело раздули. Этого было достаточно, чтобы троих ребят исключить из списков студентов. Отчислили без права восстановления. Кандидатов на их место взяли. Многие из них тогда ожидали случая попасть в студенты. Моя подруга только на четвертом курсе такой чести удостоилась… Были сломаны судьбы мальчишек. Такой вот зигзаг неудачи. А ведь была оттепель. Но все равно глохли интересные студенческие идеи, руководство боялось каждого чиха, зверело от страха, – подкинула свой последний козырь Инна.

– То есть? – насторожилась Рита. – Объясни доходчивее. Не тяни кота за хвост. Это что еще там глохло? У нас были прекрасные КВНы. А вспомни танец псковитянок, поставленный Галкой. Ты же сама поражалась, как художественный совет позволил девушкам танцевать в просвечивающихся платьях. Забыла? Может, ты и правда что-то чувствовала больше нас, но даже сама себе этого объяснить не умела. Знала о перегибах, о стихах, переписываемых от руки… и жила с этим, не высовываясь… Самоустранялась? Не было уверенности в праве каждого на свободу слова… или рассудительно соглашалась?.. – безжалостно добавила Рита.

Льдистая голубизна надменных Инниных глаз затуманилась, как стекло бутылки шампанского, принесенной с мороза. Она затихла, усмиренная последней фразой Риты. Но ненадолго.