Вкус жизни

– При свидетелях говорю. Рита не даст соврать. Я не дам что-то в характере Антона подмалевать, отретушировать, – рассмеялась Инна.

«О любом из наших профессоров, бывших однокурсниках, я могла бы сказать не меньше прекрасных слов, чем об Антоне. Каждый из них интересен и талантлив по-своему. Тоже не лаптем щи хлебают, – с некоторой обидой подумала Кира, остановившись на минутку около Инны, чтобы разложить перед подругами печенье. – Но надо признать, он первый среди равных».

– Я не сразу Антона раскусила и оценила. Сообразуясь со своими предпочтениями, сначала рванула на завод. Я всегда выбивалась из общих правил своими неожиданными желаниями. Хотела в начальники цеха пробиться. Но ведь у нас как: стоит в цеху, где работают одни женщины, появиться пусть даже никудышному, самому захудалому мужичонке – его сразу начальником ставят. Вот и нам придурка недоделанного подсунули. Только и умел, что по цеху шастать, заложив руки за спину, пивко цедить да руководству кланяться. Не заладилось у меня с ним, не срослось. Расходились мы во мнениях. Что ни предложу, отмахивался – не встревай, не твоего ума дело, попривыкнешь, втянешься. А я взвивалась как ужаленная. Трудно всю жизнь делать то, что не хочется. Разнес он вдребезги мои надежды. Уплыла моя золотая мечта.

Помыкалась, помаялась и от обиды «навострила лыжи» в университет, поначалу на самую завалящую должностенку, потом в НИИ подалась. Не знаю, как бы сложилась моя карьера, не подвернись мне тогда нежданно-негаданно эта приличная работа. Не цацкались там со мной, но я пробилась в люди знаниями и трудолюбием. И когда Антон свёл меня со своими коллегами в новом НИИ, я сначала отнеслась к нему по меньшей мере настороженно. Не сразу он ошеломил меня силой своей личности. Предвзята к нему была, но помалкивала, точно в рот воды набрала, пока не встала крепко на ноги. Потом принялась нападать, не боясь навлечь на себя его гнев, правда, не прилюдно, только один на один. Не больно-то перед ним расшаркивалась. Я запросто бывала в его кабинете, сидела в его необъятном мягком кресле.

«Не помня себя от счастья», – ревниво подумала Рита.

– Я нападала, а он шутками отбивался от моих идей: мол, не по миру пойдем, а по миру, мол, мы сами с усами. «Прибереги свои шуточки и хорошо отрепетированные экспромты для других», – говорила я. И он не нарывался. Крепко мы цапались, хоть я иногда и побаивалась, что он даст ходу нашим горячим «прениям» и вышвырнет меня, потому что, как я теперь понимаю, с моей стороны в основном был один пустой эмоциональный треп. Наверное, он не мог взять в толк, как это можно серьезно заниматься такими пустяками, но не издевался надо мной, терпеливо разъяснял мои ошибки. Мягко, без злых или укоризненных интонаций умел не дать себя победить, – с явным удовольствием говорила Инна.

– Не разделял он твоих идей и пристрастий, – сказала Рита и добавила: – Креста на тебе нет. Ему бы тебе накостылять, а он цацкался с тобой, искал и находил общий язык.

– Твоя напористость ему импонировала, но… – попыталась что-то сказать Жанна, но Инна не позволила, продолжив свой рассказ на высокой ноте.

– Да, не дистанцировался. Случалось, впрочем, и так, что спустя день-другой мы натыкались друг на друга – и будто не было между нами раздоров. Иногда Антон невзначай выхватывал взглядом мое лицо на каком-либо совещании и благожелательно кивал. И все! – любой инцидент был исчерпан. И хотя он был наделен многими качествами, не присущими мне, скажу без ложной скромности: понимали мы друг друга, хоть и ссорились.

«Раздувает мелкие события своей жизни до размера великих. Изрекает прописные истины, а в глазах вспыхивает убежденная решимость – хоть на баррикады! От самой себя в восторг приходит или, сгорая от любви, не может очнуться от вдохновенного забытья? (Не о себе ли я?) Не терпится ей сообщить о своей близости к Антону, мол, и до меня его руки доходили», – опять ревниво думает Рита.

– И где это он обзавелся этой милой манерой, которая вызывала в окружающих уважение и уступчивость, никого при этом не задевая? Может, в Москве? Умел прощать, понимал, что каждый человек имеет багаж несовершенств. Он и мои собственные недостатки объяснял мне как-то иначе, по-своему, и после этого я начинала относиться к ним проще, спокойнее. В изменчивом калейдоскопе жизни он никогда не усугублял трагедий, только сглаживал, поэтому-то и был предметом моей гордости.

– Не мог же он позволить, чтобы из-за таких вот слишком ретивых и злоупотребляющих его расположением все труды шли насмарку, – поддела ее Рита.

– Надо отдать ему должное, и мне дал возможность проявить себя. Сам вызвался помочь. Снизошел! Без него мне не удалось бы раскрыть в такой степени свои способности. Радостное послевкусие от того, что мы вместе работали, осталось на всю жизнь.

– Вот видишь, он и тебе помогал, – вставила фразу Жанна.