В 1873 году в Вене состоялся первый международный метеорологический конгресс, и Вильд дал мне поручение, за выполнение которого я принялся не без удовольствия: нужно было собрать информацию по каждому пункту расписания конгресса и представить ее в надлежащем виде. Вильд был единственным уполномоченным представителем России в Вене. Германская же делегация состояла из Брунса, Зонке, Шодера, Ноймайера и математика Дургенса, представлявшего Дове. От Австрии были Йелинек, Ганн и некий капитан из Полы. Могучую Британскую империю же, разумеется, представляли только Скотт и Брухан. Ближе к концу конгресса из Вашингтона прибыл генерал Майер. Я предположил, что заседания будут проходить публично, и потому с самого начала намеревался присутствовать в качестве слушателя. Мои ожидания оправдались, более того, присутствие на конгрессе во многом определило ход моей жизни.
В Вене меня ждал радушный прием у Ганна, с которым к этому времени мы уже состояли в переписке. Во время заседаний мы всегда сидели вместе на краю зала. Ганн не принимал участия в дискуссиях, однако время от времени он позволял себе негромкие реплики, которые меня веселили: «Этот Брунс занимается лишь пустой болтовней». Или Зонке доставалось за его холерический темперамент: «Ох уж Зонке так Зонке!» Необходимость выслушивать столько нелепиц, на которые я не мог каким-либо образом отреагировать, пошла на пользу моему умению держать рот на замке.
В ходе обсуждений речь зашла и о перспективах создания Международной метеорологической организации (основана в 1873 году. –
В перерывах между изматывающими заседаниями я мог отдохнуть в компании моего друга Шпармана, работавшего учителем в венской гимназии. Очень рад я был и встрече с Моном, Гофмейером и Рубенсоном – учеными из Скандинавии, которые сочли опубликованные мной работы достаточно весомым поводом относиться ко мне как к равному. Такое поведение с их стороны, бывшее характерным и для Ганна, имело два последствия: во-первых, оно портило настроение Вильда, во-вторых, именно оно, как мне кажется, побудило Ноймайера пригласить меня в институт морской метеорологии в 1875 году. В Вене я встретился с ним лично лишь один раз, да и то случайно – в трамвае. Причиной тому была его занятость: вне заседаний он всегда находился в обществе руководителей немецкой делегации, с которыми обсуждал какие-то чуждые мне организационные вопросы, касавшиеся работы в Германии, где в те годы не занимались синоптической метеорологией, интересовавшей как меня, так и скандинавов.
Домой я вернулся удовлетворенным: поездка выдалась очень волнительной и показала мне, что я кое-чего да стоил. Отношения с Вильдом стали куда прохладнее, хотя открытых конфликтов и не было. Мое мнение о нем понемногу менялось в худшую сторону. По возвращении в Главную физическую обсерваторию я не стал прислушиваться к пересудам о сомнительном подходе Вильда к управлению финансами, однако вскоре и меня ждало испытание, которое навсегда осталось в моей памяти, поскольку я в те годы требовал от себя и других верности высоким устремлениям, так сказать, с несколько чрезмерным пылом. Под Рождество 1873 года я обнаружил на своем столе письмо от Вильда: в нем говорилось, что он собирается упразднить должность внештатного ассистента, дабы нанять библиотекаря для ускорения каталогизации библиотеки с той же зарплатой. Это место он предложил мне. Я мог бы отнестись к этому с пониманием, но к тому времени уже настолько разочаровался в Вильде и так привык к возможности свободно заниматься научной работой, что мое самообладание дало трещину. Не покидая здания, мы начали переписку (в ходе которой я, со своей стороны, позволил себе немало лишнего, признаю), и по ее итогам Вильд отказался от моих услуг, а я, в свою очередь, – от его предложения.
Позднее Ганн помог мне отплатить Вильду, опубликовав по моей просьбе в номере «Метеорологического журнала» за декабрь 1874 года короткое объяснение барометрической розы ветров[20]
, которое я и по сей день считаю верным, хотя оно и нарушало логику умозаключений Дове. Ранее Вильд вырезал его из рукописи моей статьи «О климатическом характере ветров и их возникновении»[21], добавив к основному тексту предисловие, которое подталкивало читателей к мысли о том, что это именно ему принадлежало авторство идеи, легшей в основу работы, но об этом я узнал уже после публикации.Уже тогда я сказал себе, что придется укротить свое стремление к свободе, когда я непременно решу жениться и завести семью. Но пока что одиночество выглядело привлекательней, чем ярмо брака. Поддержание домашнего уюта и заботы эстетического плана виделись неподобающим для меня как для холостяка занятием – мне казалось, что это был удел семейных людей и вообще женское дело.