Владимир Маяковский. Роковой выстрел

Еще одно резкое письмо Пастернака, уже самому Маяковскому, который никак не хотел снимать его имя с обложки «Нового ЛЕФа», датировано 4 апреля 1928 года. Таким образом, события, связанные с «Новым ЛЕФом», неизбежно приближались к моменту, когда появилась вторая редакция «Баллады».

В свою очередь, Маяковский в киносценарии 1927 года писал:

Даешь стихи!
<…>
Афиша. Бои поэтов: Асеев, Кирсанов, Маяковский, Пастернак. Рабфаковский зал, приподымающийся и аплодирующий[160]

.

Однако между «Балладой» и спорами вокруг ЛЕФа в 1927 и 1928 годах фигурирует еще один текст. Это роман в стихах лидера Литературного центра конструктивистов (наставника уже упоминавшегося Константина Митрейкина) Ильи Сельвинского «Пушторг».

Как мы помним, и Лежнев, и Полонский настойчиво выделяли Пастернака из ЛЕФа, но Сельвинский (сам претендовавший на роль «первого поэта») совершенно не желал разделять своих противников и столь же настойчиво их «смешивал». Следы «Баллады», естественно, в первой редакции, рассыпаны по анетилефовскому и антимаяковскому «Пушторгу».

Так, в главе, помеченной автором «V. 1927 г.», читаем:

Но вдруг в коридоре раздался звонок:
«Одиннадцать долгих и два коротких!»
Бежала со всех бабо-яжьих ног
Одна старушенция в папильотках
И завизжала: «К вам это, к вам!
Вы и откройте! Вы с вашей Ниной!
Моих-то коротких… два с половиной!»
Но кто-то входил уже в Пашкин вигвам.

О вошедшем читаем строки, уже прямо относящиеся к «Балладе»:

Гуров себя почувствовал графом…

Отметим, что этот герой вообще говорит с «польским» акцентом:

Глава 1
С ордерами на аккредитив,
Направляющийся в Главбухию,
Оплывал его жирный голос:
«У дзядзи и у тсетси тсиф»…

Глава 5

27.
Гуров себя чувствовал графом…
32.
– «Но, обошаемая, перед вашими чшарами
Я ведзь стою абсолютно вкопанный».

Примеры можно множить. Но важнее другое. В отличие от экспорта бракованного или поддельного меха в Лондон и Чехию, являющего собой поверхностный сюжет романа Сельвинского, экспорта этого же товара в Польшу в «Пушторге» нет. Напомним лишь, что под «мехом» в «Пушторге» часто понимаются (в числе прочего) идеи ЛЕФа. К тому же и сама фамилия героя «Пушторга» – Гуров – поразительно напоминает фамилию члена ранней футуристической группы «Сердарда», куда в юности входил Пастернак, – поэта Аркадия Гурьева[161]. Не вдаваясь в долгие рассуждения, заметим, что в «Пушторге» под разными кличками нетрудно найти и Сергея Боброва, и Юлиана Анисимова – членов «Лирики», куда также входил Пастернак.

В свою очередь, именно борьба Маяковского с лирикой – не названием группы, а литературным жанром – во многом составляла в конце 20-х программу ЛЕФа. Не исключено, что Сельвинский, возвращаясь в это время к «Лирике» 10-х годов, намекал и Маяковскому, и Пастернаку на знаменитый внутрифутуристический скандал между «Лирикой» и кубофутуристами[162].

Помимо того, что касается Пастернака, сразу вслед за описанием прихода Гурова читаем:

Гуров себя чувствовал графом
И стал озираться по олеографиям.
Особенно та, что подле окна,
Его омерзение привлекла:
Бриг в парусах с отечной осадью,
С маленьким тузиком где-то сзади
На райский берег плавно плывет
Зеленой луною полночных вод.

Нет сомнения, что «бриг» немного лишь отличается от Брика, а «маленький тузик» – от «щена» Маяковского, который в изобилии находится в переписке с Л.Ю. Брик.

Таким образом, в острейший для Пастернака момент разрыва с Маяковским Сельвинский больно задел обоих. Тем более что Гуров – еще и фамилия героя чеховской «Дамы с собачкой» (ср. тузик = шпиц)[163].

На то, что Пастернак обратил внимание на цитируемое место «Пушторга», указывает как будто слово «олеография». Ибо одним из отличий второй редакции «Баллады» от первой, т. е. «Баллады» 1928 года от «Баллады» 1916 года, оказываются строки:

Потом начиналась работа граверов,
И черви, разделав сырье под орех…