Владимир Раевский

В поисках обвинительных материалов против Раевского следствие обратилось к священнику 32-го егерского полка Данилу Луциевичу, который незамедлительно откликнулся: «Честь имею донесть, что беседу я имел с майором Раевским во время бытности его командиром 9-й егерской роты при исповедании мною нижних чинов. Он, майор Раевский, завел было разговор со мною насчет равенства всех человеков, строго уверяя, что все подчиненные — друзья, и что скоро уничтожится деспотство… По обязанности моей хотел я и старался моими пасторскими наставлениями вывесть его из заблуждения и доказать священными словами, сколь пагубно оспаривать законы… и сколь беззаконно перед богом неповиновение верховному начальству и ведение безумных аксиом… Но он, майор Раевский… хотел уверить меня, что исповедь, установленная в православной греко-российской церкви, вовсе не только для него, но и никому не нужна. Исповедоваться не захотел, который и отмечен поданной мною… обер-священнику исповедной росписи…»

К 20 февраля следствие подошло к концу, и Раевскому была оглашена «Выписка» из его дела, в которой изложено обвинение. Раевский внимательно изучил «Выписку», написал протест, в нем опрокинул показания многих свидетелей и отверг приписываемое ему обвинение похвалы Семеновского полка. «Вовсе не отрекаюсь, чтобы я совсем не говорил (и кто тогда об этом происшествии не толковал), — писал он, — но из показаний офицеров, которых нельзя укорить в расположении ко мне, явствует, что я не распространялся ни хулою, ни хвалою…»

Против показания Сущова Раевский отмечал, что «он (Сущов. — Ф. Б.) все написал в болезненном припадке, то есть в сумасшествии, под предлогом коего избавлен от наказания за побег из полка, сверх того, Сущов был во все сие время под судом».

Раевский подробно описал, как собирались на пего свидетельские показания:

«Подпоручика князя Вяземского за то, что последний не согласился подписать ложные показания, Сабанеев послал на гауптвахту с угрозами, что он «пробудет там три года». Вяземский три месяца находился на гауптвахте».

Генерал Сабанеев собственноручно «бил рядового 1-й егерской роты до того, что он весь окровавленный вышел из его спальни». Во время допроса Сабанеев также избил унтер-офицера 9-й егерской роты Колесникова и рядового Шеловского. За отказ показывать против Раевского разжаловали из офицеров в рядовые офицера Ревазова.

Однажды в присутствии Раевского давал показания против него юнкер Чернолуцкий, плохо выучивший то, чему учил его Сабанеев. Раевский попросил Чернолуцкого повторить показания. Свидетель повторил: «Вы говорили. что Вашингтон писал разные стихи против французского короля и, когда ехал через Мадрид, ему бросали цветы».

— Вот как он слышал! — сказал Раевский.

— Замолчите! — потребовал Сабанеев.

Судьба Орлова, как и всего Южного тайного общества, была целиком в руках Раевского. Стоило ему только дрогнуть перед судом, и тогда общество было бы раскрыто.

Пестель и его ближайшие помощники были настороже, хотя и верили в добропорядочность и мужество Раевского. Вскоре на волю, к друзьям, полетело стихотворение Владимира Федосеевича, в котором были слова заверения:

Скажите от меня Орлову,
Что я судьбу мою сурову
С терпеньем мраморным сносил,
Нигде себе не изменил.

Следствие продолжалось. Сабанееву так и не удалось получить от Раевского нужных показаний, о чем он с досадой доносил Киселеву: «Раевский во всем запирается и на каждый вопрос пишет преобширные диссертации».

Генерал Орлов в связи с делом Раевского был отстранен от командования дивизией и по приказу царя «состоял при армии». Отвечая на вопросы Комиссии, он писал. что лучшего по образованию и строгости педагога в дивизии не было. «Раевский был для меня находка, и я им дорожил».

Папка с многочисленными материалами следствия была отправлена главнокомандующему 2-й армии генералу Витгенштейну.

Главнокомандующий, как обычна, находился в своем имении. Первым познакомился с материалами генерал Киселев, которого больше всего интересовали показания Раевского в отношении генерала Орлова. Киселев внимательно все просмотрел и, не найдя никаких компрометирующих материалов на своего друга, хотя он уверен, что такой материал мог бы быть, про себя сказал:

«Что бы ни говорили, а Раевский порядочный человек».

В Петербурге ждали окончания следствия над Раевским. Этим интересовался лично император, но пока результатов не было, генерал Витгенштейн, как обычно, докладывал туда об успехах дивизий. При последнем донесении он выделил 16-ю пехотную дивизию лучшей. Когда донесение было в пути, генерал спохватился: дивизией командовал Орлов. Почесал затылок старый генерал и мысленно вину за опрометчивость возложил на начальника штаба.

Наконец следствие было закончено. В штабе армии быстро его изучили и, составив выписку из него, специальным фельдъегерем отправили в Петербург. В Петербурге работали более оперативно, и вскоре в Тульчин прибыло царское повеление: