Любопытно, что у Шарова повествование почти всегда ведется от первого лица, неважно, автора или героя, и следующие одна за другой истории, у каждой из которых непременно есть рассказчик, явно или подспудно меняют вектор раскручивания пружины романа («Возвращение в Египет» – роман в письмах – это кульминация шаровской игровой полифонии). Так же и в шахматной партии: никогда не знаешь заранее, какая фигура сыграет ключевую роль. Игра началась, и каждой фигуре придется проявить себя, подчиняясь воле автора-игрока. Или, наоборот, противореча этой воле, ведь у автора, как и у шахматиста, всегда есть противник…
Мне не посчастливилось проиллюстрировать все романы Шарова. Увы, придворный художник из меня не получился. Однако готовясь к переизданию своего романа «След в след», Шаров прямо предложил мне сделать иллюстрации, предполагая, видимо, что поскольку роман выходит в том же издательстве, где был издан его трехтомник с моими картинками, то и здесь картинки могут быть напечатаны. Тут вдруг выяснилось, что этот его первый роман я и не читал. Это было серьезное упущение, которое, впрочем, удалось быстро исправить. Роман мне очень понравился, это по-настоящему увлекательная и совершенно оригинальная книга. Я тут же сел за эскизы, стал вчитываться в текст и вдруг обнаружил, что все это мне как будто знакомо. В чем же дело?
Тут я позволю себе провести одну аналогию. У Леонардо да Винчи есть картина «Поклонение волхвов». Это его первая и по каким-то таинственным причинам незавершенная картина (странно, что она вообще сохранилась, ведь это, в сущности, только подмалевок). Так вот, буквально каждая деталь этой далеко не законченной работы молодого Леонардо нашла свое воплощение в его последующем творчестве. Все, от композиционной группировки фигур до самого мельчайшего ракурса, жеста или детали пейзажа, – все это было в дальнейшем разработано до той степени совершенства, которой славится великий мастер. Моей эрудиции в истории искусства не хватает, чтобы припомнить что-то подобное. Получается, что в неполные тридцать лет художник создает фактически эскиз или, как теперь говорят, программу своей будущей работы на всю очень долгую и очень насыщенную жизнь!
Так вот, «След в след», несмотря на свою формальную завершенность (в этом смысле аналогии нет), кажется мне таким же наброском будущей череды романов, их проблематики, портретной галереи и, главное, стилистической окраски того или иного сюжетного узла. Романы Шарова очень непохожи один на другой, но от каждого из них тянется ниточка к роману «След в след». Возможно, исследователи творчества Шарова уже обнаружили эту особенность его первого романа, но для меня это было открытием. Какая удача, думалось мне, что, работая над «Следом в след», я смогу воплотить все (ну или почти все), что при чтении романов Шарова будоражило мое воображение, но не находило выхода и копилось при этом годами.
Профессиональная деформация художника, сделавшего хотя бы две-три книги, заключается в том, что любой литературный текст воспринимается как повод для размышлений о том, как его иллюстрировать. У меня счет сделанных книг идет на десятки, так что в этом смысле случай тяжелый. К тому же, повторяю, роман мне очень понравился…
К великому моему сожалению, издательство решило издавать книгу без иллюстраций, и больше мне Володя не звонил. Да и в шахматы мы больше не играли.
О его болезни я узнал от общих знакомых. Незадолго перед смертью он был в Москве, но мне с ним встретиться не пришлось…
Впрочем, мы достаточно долго играли на одной доске, так что нет причины удивляться, что один из игроков просто встал и ушел. Вот и все, эндшпиль.
К ВОПРОСУ О ШАРОВЕ И ЛЬВЕ ТОЛСТОМ
Я считаю себя глубочайшим образом реалистом.
Никаким постмодернистом я себя не считаю и никогда не считал.