Власть и общественность на закате старой России. Воспоминания современника

Наша телеграмма, клером[908], за нашими подписями была сама по себе верхом неосторожности и легкомыслия. Можно дивиться, что в поисках за виновными эту телеграмму никто не использовал. Мы против себя давали оружие. Комитет эту нашу неосторожность осудил и нам не ответил[909]. Он был прав. С его стороны молчание уже было ответом. Но осуждение такой телеграммы к своим не равносильно «дезавуированию» того, что мы делали. И если это Милюкова ввело в заблуждение, то это все же легенды, которую он распространял, не оправдывает.

Но возвращаюсь к рассказу.

Мы вернулись в Москву ко дню, когда выборщики должны были выбирать депутатов Москвы.

Тут произошел инцидент, который получил отражение только во 2-й Государственной думе. Депутатами были давно намечены от Москвы: Муромцев, Кокошкин, Герценштейн и Долгорукий. Но вместе с городскими выборщиками, которые все были кадеты, по закону участвовали в выборах и представители рабочей курии, сплошь социал-демократы. Благодаря избирательному закону их голоса пропадали. Тогда был поставлен вопрос: не исправить ли недостатки закона и не уступить ли добровольно одно место рабочему? Партия на это пошла. Но для этого надо было пожертвовать одним из своих кандидатов. Муромцев и Кокошкин были вне спора; оставалось решить между Долгоруким и Герценштейном. У каждого из них были сторонники. Комитет решился пожертвовать Долгоруким, но не все шли на это. Спор мог перейти в коллегию выборщиков. Председатель избирательного собрания городской голова Н. И. Гучков из джентльменства, а может быть, напротив, в расчете на раскол среди нас любезно предложил нам перерыв, если мы в частном порядке хотим посоветоваться. На официальных собраниях никаких прений не допускалось. На этом частном совещании Долгорукий с тем простодушным благородством, которое у него было в характере, обратился с просьбой голосовать за Герценштейна и кандидата рабочих Савельева. Свою кандидатуру он снимал окончательно. Дружбу к себе просил доказать единодушным голосованием за кандидатов, указанных партией. Так и было поступлено. Кадетская партия делала beau geste[910] и теряла одного депутата в пользу рабочих. Ее избирательная победа казалась так велика, что лишнее место для нее не представляло значения. Добрые отношения с социал-демократами могли окупить потерянный голос. Но за этот beau geste нам пришлось заплатить уже во 2-й Государственной думе.

Глава XXIII. Апрельский кадетский съезд

Я был еще в Париже, когда стали выясняться общие результаты выборов в России, и не был свидетелем того, как партия свой триумф воспринимала. Но тактическую линию, которую она собиралась проводить в 1-й Государственной думе и которую она должна была выработать на апрельском партийном съезде, ей пришлось определить еще раньше, в самом процессе выборов. Победа кадетов обнаружилась в избрании выборщиков, но предстояли выборы самих депутатов в губернских собраниях. Их исход зависел от соглашений и блоков, которые партия сделает. И здесь линия кадетов была определенна и гибельна как для них самих, так и для России. Центральный комитет предписал отбрасывать, поскольку возможно, представителей умеренных партий и вести за собой более левых, под неопределенной кличкой «трудовиков». Кадеты опрометчиво надеялись, что эти левые элементы поддадутся кадетскому руководительству, не ожидали, что они найдут своих главарей и в конце концов сорвут 1-ю Думу. В тот момент боялись только правой, а не левой опасности. А правые были совершенно разгромлены. Правительственная «ставка на мужика» не прошла. Затея правительства обработать крестьян в Петербурге а priori[911] была безнадежна. Правая оппозиция в Думе не только была численно совершенно ничтожна; она была представлена людьми, которые не были «правыми». От настоящей реакции в 1-й Государственной думе не было ни одного депутата.

Победа исполнила кадетов законной гордостью, но и поставила их перед новою трудностью. Положение опять переменилось. На январском съезде они выработали тактику «для оппозиции», ради этого доводя до отрицания правоспособности цензовой Думы. Но в этой Думе они неожиданно для себя оказались хозяевами. Обстоятельства требовали перемены в принятых постановлениях партии. Но партийные коллективы на это мало способны. Да и победу понимали по-разному. «Руководители» ее объяснили торжеством кадетской левой программы, ее радикализмом, четыреххвосткой, Учредительным собранием, тактикой непримиримости. Они заключили, что воля народа именно в этом и что уступчивость теперь была бы измена. Они не хотели признать, что победу им дал обыватель, который смотрел совершенно иначе и думал, что кадеты всего добьются мирным путем и избавят его от революции.