Власть и общественность на закате старой России. Воспоминания современника

Вот два примера того, как плохо руководители партии разбирались в обстановке момента. Партия чувствовала себя победительницей по всей линии. Опыт, пережитый ею после 17 октября [1905 года], был ею забыт. Все неудачи покрылись тем, что «народ» на выборах оказался вместе с кадетами. Что могла против них обреченная власть, оставшаяся без поддержки в стране? Идеализм, который верил, что право сразу торжествует над силой, что государственный аппарат беспомощен перед народной волей, не опускался до прозаического вопроса о том, каким путем народная воля может преодолеть материальный перевес аппарата. Никто не мог выразить этого убеждения лучше, чем вдохновенное красноречие Ф. И. Родичева. «Зачем говорят о возможных конфликтах Думы и власти, — говорил он на съезде, — голосу веления народного никто не может противиться. Нас пугают столкновением. Чтобы его не было — одно средство: знать, что его не может быть; сталкивающиеся с народом будут столкнуты силой народа в бездну»[918]. Отчет «Права» добавляет: «Сильная речь оратора, яркая, гремящая, короткие фразы падали на аудиторию, как удар в голову, вколачивая мысли в голову. Долго несмолкаемый гул аплодисментов прерывал оратора, и он долго не мог продолжать своей речи»[919].

Таково было настроение партийного съезда перед самым открытием Думы. Съезд, как Земский съезд в ноябре [1905 года], упивался своим красноречием. Его собственные восторженные аплодисменты казались ему достаточным аргументом. Одобрение своей же прессы принималось за сочувствие народного мнения. В таком ослеплении он пребывал. Но и это ослепление должно было бы диктовать ему новую тактику. Если партия считала себя действительно представителем воли народа, имела в Думе руководящую роль и думала, что правительство в угоду ей отказалось от мысли «октроировать» Основные законы и уволило прежнее министерство, то, значит, за партией была такая конституционная сила, которую нужно было использовать полностью. Октябрьский ошибочный жест, который она заставила сделать подчинившийся ей земский орган, теперь можно было исправить. Кадетам везло. Несмотря на все их ошибки, конституция сохранилась. Государственной думой руководили они же, кадеты. Они могли взять реванш и разыграть конституционную карту.

Это было тем легче, что выборы, несомненно, произвели на власть впечатление. Кадеты считались кучкой интеллигенции, чуждой стране, а страна на выборах их поддержала. Поддержали даже крестьяне, на которых избирательный закон 11 декабря [1905 года] поставил главную ставку. Правые партии, которых рекламировал сам государь, в Думу совсем не попали. Поскольку выборы что-либо значили, они показали, что старого порядка — самодержавия — страна больше не хочет. Манифест 17 октября был плебисцитирован выборами. Те, которые старались уверить государя, будто народ к манифесту равнодушен и желает самодержавия, провалились публично. Если государь не хотел идти на конфликт со своей страной, он должен был принять конституцию и попробовать идти конституционным путем. Власть, которая сумела подавить революцию, могла убедиться на выборах, что страна стоит за новый строй, а не за старый, т. е. за самодержавие, что она хочет реформ. Перед властью лежал обязательный путь исполнения конституции и потому соглашения с Думой. Примирение опять стало возможным, и от поведения кадетов опять зависела судьба конституции.

Но прошлые заявления крепко держали кадетов. К новой лояльной тактике они не были подготовлены. До нее они додумались лишь в эпоху 2-й Государственной думы, когда и с этой тактикой было опоздано. Теперь же подобная тактика могла вызвать раскол, и кадетские заботы устремились опять на внутренние, словесные компромиссы, виртуозом которых партия недавно себя показала.

Лидер партии Милюков понимал положение. Он заявил на съезде, что получение на выборах большинства партию обязывает; что от ее тактики зависит теперь не только партийная репутация, но и ход политических событий в России; что следовать партийной программе еще не значит оправдывать доверие избирателей. Нельзя было вернее сказать; но перед надлежащим выводом из этих слов Милюков опять останавливается: ведь это значило бы сделать выбор. Такой выбор без раскола оказался возможным только в 1915 году в эпоху Прогрессивного блока, т. е. тогда, когда с ним уже тоже было опоздано. Теперь же Милюков лавирует. «Есть две крайности, — говорил он, — одни думают, будто народ ждет от кадетов прекращения смуты, другие полагают, что он хочет продолжения старой борьбы». Эти «крайности» Милюков отбрасывает. Но где же выход? Вот он: «Не надо расширять деятельность Думы до органической работы, но надо выводить ее за пределы, которыми слева хотят ее ограничить. Задачей Думы является принять меры, чтобы вся тяжесть вины и ответственности за столкновение с властью пала на власть»[920].