Власть и страсть

— Любовь — это слабость. Потеря близкого — да, тяжело перенести, но тоже слабость… Все от бога… И болезнь тоже, которую надо вынести до конца… пока бог сам не сочтет нужным позвать к себе.

— А если человек не верит в бога?

— Очень плохо! Без бога пусто… аморально!

Реймонд с отцом редко спорил и поэтому ничего не ответил, а тот продолжал:

— Современный мир подрывает мораль, и люди перестали сопротивляться давлению на целостность и здоровье общества. Теперь свобода слова заменила религию… Маргинальные личности, всякие истерички-суфражистки, социалисты-интеллектуалы и прочие захватили политическую сцену. Если ты против них — ты — мракобес, ты — противник прогресса. А дело гораздо сложнее… Я всегда выступал за свободу слова. Это не французы со своей революцией придумали свободы. Это мы — англичане, со своей «Хартией вольностей» изменили курс истории, хоть и медленно, но достигли прогресса. Но, очевидно, что теперь, под скрежет мануфактуры, звуки станков и шум машин, мы упустили из виду мораль.

— Да, — будто подытожил Реймонд. — Все верно. Как ты относишься к идее социальной поддержки людей, которые находятся на грани самоубийства?

— Церковь — вот куда надо обращаться за поддержкой. Она заодно не дает человеку выйти за определенные моральные границы. Церковь нужна, как институт духовного наставления и управления. Одновременно мы в Англии, хоть и по-своему, одними из первых отделили церковь от государства — то, что французы с их темпераментом теперь только сделали со скандалом.

— Папа, мораль той прошлой эпохи, что теперь журналисты окрестили викторианской, необратимо уходит в прошлое. Мир всегда развивался…

— Библия существует тысячи лет! Мораль человечества незыблема. Это все русские социалисты и немецкие декаденты в лице Шопенгауэра и Ницше придумали новую мораль, которая грозит разрушить устои человечества. Консерватизм несет в себе здоровый дух и правильную мораль. А вся эта либеральная брехня грозит обернуться катастрофой!

Артур Барроуз посмотрел внимательно на Реймонда и спросил:

— Ты, что, меняешь взгляды?

— Нет, — спокойно ответил Реймонд. — Я остаюсь приверженцем Консервативной партии.

— Ну, вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Артур. — А наш Роджер все еще увлекается либерализмом, не так ли?

Реймонд кивнул.

— Он в курсе нашего плана?

— В общих чертах…

— И?

— Он — дисциплинированный чиновник, патриот. Так что… думаю, что все в порядке… В принципе нам его помощь особенно не нужна.

— Реймонд, хотел спросить тебя давно — почему Роджер не женится?

— А! Ты же его знаешь! Идеалист… ему трудно найти реальную женщину, соответствующую его придуманным идеалам… Хотя слухи ходят, что он встречается с девушкой…

— Француженка? Не самый лучший выбор…

— Боюсь разочаровать — немка…

— Что?! Немка! Он совсем сдурел!

— Я тебе об этом не говорил…

— Вот ты и должен его образумить!

— Отец, двадцатый век на дворе! Он — взрослый человек… Мы хоть и родственники…

— Я — не отец, но дядя. Это значит близкий родственник. Кроме нас у него никого ближе нет. Ты меня очень расстроил…

После некоторой паузы Артур спросил:

— Мы далее поедем в Германию, в Берлин?

— Да.

— С кем?

Реймонд вздохнул:

— С людьми, которые нам должны помочь. Мы поедем в разных купе…

Артур удовлетворительно кивнул.

— Да, дела империи требуют иногда… гм… несколько иного отношения…

Реймонд хотел вставить слово «к морали», но решил не усложнять ситуацию. Если отцу хочется пребывать в таком двойном состоянии, то ради бога. Для себя он все уже давно решил. Можно так жить, и даже не стоит морализаторствовать… Жизнь — сложная штука. Приближаясь к Парижу, Реймонд все больше думал о Тейре, надеясь, что ее знакомство с Дугласом Рикетом не поставит крест на его с ней свиданиях. На его последние письма она не ответила.

В Париже на вокзале их встречал Роджер. Он сразу почувствовал, что его дядя и кузен что-то хотят сказать ему, но пока они добирались до гостиницы, разговоры в целом касались рутинных тем о работе, жизни в Париже, новостях из Лондона. После того, как Барроузы вселились в номера, они проследовали в ресторан. После бокала хорошего французского вина Реймонд стал более словоохотлив.

— Дорогой Роджер, у нас к тебе много дел, есть, что сказать, как по работе, так и личного характера…

— Я это сразу почувствовал…

— Ха! — усмехнулся Реймонд. — Вот и хорошо!

— Могу догадываться, о чем.

— О чем?

— Предоставлю это вам. С чего вы хотите начать?

— С работы…

— Ну, наверно, события в Нанте. Я направил подробный отчет в центр…

— Да, там все ясно. Я тебе вот скажу! Мы подготовили вместе с нашими французскими друзьями план нападения на Германию… Ха-ха… не военного, конечно. Хотя происшествие с таинственным немецким дирижаблем над небом Нанта заставляет также думать о военном ответе. Но, в данном случае, мы говорим о таком ударе, который сделает военный ответ необязательным.

— Наш военный флот достаточно сильно злит немцев. Так что, говоря о военном соперничестве, нам стоит призадуматься о собственных шагах тоже…