Власть и страсть

— Афера, гм… На высшем уровне… Но пока тихо, никто шум не поднимает.

— Не поднимет, если только кто-то не сольет этот материал газетам, — продолжал говорить Эмиль Рум все с той же ироничной ухмылкой на лице. — Слишком много высокопоставленных лиц вовлечены в это дело…

— А могу я поинтересоваться, как вы сами в этом деле оказались замешаны?

— Я — бизнесмен. Ко мне вышли с предложением поучаствовать в проекте, который сулили хорошие проценты от сделки. Вот и все.

Роджер кивнул.

— Значит, вы тоже жертва? И как много таких, как вы?

— Самая главная жертва — американец, который выложил приличную сумму.

— И он тоже молчит.

— Смотрите, этот американец заплатил фактически взятку, чтобы получить преференциальное отношение. Полагаю, что ему кое-что вернули, но, если будет много шуметь, он сам может оказаться в компании мошенников.

Роджер вновь кивнул. Большего вряд ли удастся узнать от Эмиля Рума, и поэтому он решил поменять тему.

— Я как понимаю, вы поддерживаете исследования в области радиации?

— Радиации? — вмешался Поль Ланжевен. — Это очень банальное определение. Мы говорим о более масштабных вещах. Исследования в области радиоактивных элементах — это область, которая может произвести революцию в современной науке.

— Несомненно, — вставил Эмиль Рум. — Отсюда и исходит решение о присуждении Нобелевской премии. Поэтому я поддерживаю эти исследования, — добавил он, взглянув на Роджера.

— Мир может серьезно измениться, — тихо проговорила Мария Кюри. — Это наше будущее, и я благодарна всем за ту помощь, которую все оказывали моему покойному мужу и теперь мне…

Наступило небольшое молчание. Наверно, все вспомнили трагическую гибель мужа Марии Кюри.

— Десерт, — все также тихо проговорила Мария и что-то на польском языке сказала своей гувернантке. — Для меня важно, чтобы мои дети говорили на польском, — продолжила она. — Поэтому я пригласила гувернантку из Польши. И у нас будет, кстати, польский десерт — хворост.

— Прекрасно, — отметил Эмиль Рум.

— Мой муж не любил никаких общественных мероприятий и вечеров. Так что редко у нас были гости, и мы сами изредка выходили куда-либо.

— Я думаю, его дух только возрадуется нашему пребыванию здесь, — сказал Эмиль. — По крайней мере, он видит, что мы вас не оставляем одну.

Наступило опять молчание, которое прервал Роджер:

— Если позволите, я хотел бы в этом научном кругу задать не совсем научный вопрос: как академические круги относятся к вопросу возможного существования… духов…

— О, — фыркнул Жан Перрен. — Вопрос неуместен, как вы отметили, в научных кругах. Наука не тратит сил и энергии на изучение этого вопроса. Это проблема веры.

— Пьер верил в духов, — тихо промолвила Мария Кюри.

Тут опять возникло молчание, которое нарушил Роджер.

— Вы слышали о библиотеке независимого искусства? Она находится на…

— … Шоссе д’Антин, 11, — завершил Эмиль Рум, широко улыбаясь.

— Гм… вы знаете это место?

— Очень хорошо. Я там был много раз…

Жан Перрен покачал головой неодобрительно. Мария Кюри продолжала:

— Наши исследования на самом деле показывают, что мы все еще очень мало знаем об окружающей среде.

— И все же наука никак пока не пересекается с потусторонним, Мария, — нежно сказал Жан Перрен. — Нет ничего вокруг нас, что бы указывало на существование бога. Все вполне объяснимо или, по крайней мере, когда-нибудь будет раскрыто наукой. Долгое время мы верили в божественное происхождение человека, но Дарвин вполне убедительно доказал нашу связь с обезьяной. И эта, хоть и разумная обезьяна продолжает есть, плодиться, убивать вполне по естественным законам окружающего мира. А в нашем мире физике вообще нет места для божественного.

— Много раз, — спокойно продолжала Мария Кюри, — я и Пьер присутствовали на сеансе известного медиума Эвсапии Палладино. Эта удивительная женщина демонстрировала чудеса…

— Например?

— Однажды она сидела на стуле, ее руки держали крепко я и Пьер, в то время как наш хороший друг, ученый Шарль Рише… там всколыхнулась занавеска, и он через занавеску пожал… руку… Эвсапии… Он четко почувствовал кисть руки…

— Гипноз? — Жан Перрен посмотрел на окружающих. — Многих медиумов уличали в мошенничестве. Они мастера на всякие трюки…

— Я чувствую, что иногда Пьер навещает меня… — перебила Перрена Мария Кюри.

Воцарилась гробовая тишина. Никто не хотел спорить с великой женщиной-ученой, лауреатом Нобелевской премии, которая год назад потеряла мужа.

Поль Ланжевен подошел к Марии Кюри и слегка погладил ее по плечу.

— Пьер всегда с нами, — сказал он.

После завершения ужина Роджер, улучив минуту, подошел к Эмилю Руму и попросил его ввести в круг салона-библиотеки независимого искусства, на что тот, несколько удивившись, все же согласился.

Париж горел огнями, освещая путь идущим домой Роджеру и Гертруде. Роджер крепко держал ее за руку, так что она через некоторое время почувствовала дискомфорт.

— Мне немного больно, — сказала Гертруда.

Роджер остановился и неожиданно обнял на улице Гертруду.

— Что ты, Роджер! Неприлично, мы на улице.

Роджер посмотрел ей в глаза и поцеловал ее.

— Ну, полно тебе…

— Я тебя люблю!

— Дорогой, на нас смотрят.