Не считая тех случаев, когда избиратель воодушевляется лидером, в большой демократической стране он очень слабо ощущает власть, на которую часто не готов даже тратить свой голос. Если он не является активным пропагандистом одной из партий, обширность сил, решающих то, кто именно будет править, представляет его собственную долю в этих силах чем-то совершенно ничтожным. На практике все, что он может сделать, – так это проголосовать за одного из двух человек, чьи программы его, возможно, даже не интересуют, да и отличаются незначительно, причем ему известно, что кандидаты могут безнаказанно отказаться от своих программ, как только их выберут. Если, с другой стороны, есть лидер, которым он искренне восхищается, психология та же, что мы рассмотрели в связи с монархией: такова связь между царем и племенем или сектой его активных сторонников. Всякий умелый политический агитатор или организатор пытается внушить преданность определенному индивиду. Если последний является великим лидером, результатом становится правление одного человека; в ином случае реальной властью становится ближний круг, который обеспечил его избрание.
Это не настоящая демократия. Вопрос о сохранении демократии там, где территория правления достаточно велика, является сложным, и к нему я вернусь в одной из следующих глав.
Пока мы занимались формами правления в политике. Однако формы, встречающиеся в экономических организациях, настолько важны и специфичны, что заслуживают отдельного рассмотрения.
В промышленном предприятии есть, прежде всего, различие, аналогичное различию между гражданами и рабами в античности. Граждане – те, кто инвестировал капитал в предприятие, тогда как рабы – это наемные работники. Я не собираюсь развивать эту аналогию слишком далеко. Работник отличается от раба тем, что он волен менять свою работу, если у него есть такая возможность, а также своим правом проводить свое нерабочее время, как ему вздумается. Аналогия, которую я хочу привести, заключается в отношении к правлению. Тирании, олигархии и демократии различаются своим отношением к свободным людям; в отношении к рабам все они подобны. Точно так же в капиталистическом промышленном предприятии власть может быть разделена между инвесторами монархически, олигархически или демократически, однако работники, если только они сами не являются инвесторами, не имеют никакой доли в этой власти, а потому считается, что претендовать они на нее могут не больше, чем рабы в античные времена.
Коммерческие корпорации демонстрируют значительное разнообразие олигархических форм конституции. В данный момент я не имею в виду того, что работники исключены из управления; я имею в виду только акционеров. Наилучший анализ этой темы из всех мне известных представлен в книге, которую я уже упоминал, а именно в «Современной корпорации и частной собственности» Берла и Минса. В главе «Эволюция контроля» они показывают то, как олигархии, часто имеющие лишь незначительную долю собственности, добились управления значительными объемами капитала. Посредством инструментов, связанных с комитетами посредников, управленцы могут «практически диктовать, кто станет их преемниками. Там, где собственность в достаточной мере разделена, управляющая команда может стать сохраняющим самого себя органом, пусть даже его доля собственности ничтожна. Ближайшая аналогия к этому положению вещей, которую авторы смогли найти в других областях, – это организация католической церкви. Папа выбирает кардиналов, а конклав кардиналов выбирает следующего папу»[36]
. Такая форма правления существует в некоторых из крупнейших корпораций, таких как «American Telephone and Telegraph Company» или «United States Steel Corporation», с активами (на 1 января 1930 года), составляющими четыре миллиарда и два миллиарда долларов соответственно. В последней компании директора коллективно владеют только 1,4 % акций; однако им принадлежит весь объем экономической власти.