Власть. Новый социальный анализ

Современные движения против демократии, хотя они и связаны с военными умонастроениями, не вполне аналогичны случаю Наполеона. Говоря в целом, демократии в Германии и Италии пали не потому, что большинство от них устало, а потому, что основная масса вооруженных сил не была на стороне численного большинства. Некоторым покажется странным то, что гражданское правительство может быть сильнее главнокомандующего, однако именно так обстоит дело там, где демократия укоренена в привычках нации. Линкольн, когда он назначал главнокомандующего, писал: «Они говорят мне, что вы стремитесь к диктатуре. Для ее достижения надо победить. Я жду, что вы победите, и рискну диктатурой». Он мог быть достаточно уверен в своем решении, поскольку ни одна американская армия не последовала бы за генералом в атаке на гражданское правительство. В XVII веке солдаты Кромвеля были готовы повиноваться ему, когда он распускал Долгий парламент; в XIX веке герцог Веллингтонский, если бы он задумал такой план, не нашел бы ни одного человека, который бы за ним последовал.

Когда демократия нова, она возникает из недовольства прежними властителями; однако, пока она остается новой, она неустойчива. Люди, представляющие себя в качестве врагов старых монархов или олигархов, могут успешно восстановить монархическую или олигархическую систему: Наполеон и Гитлер могли завоевать поддержку общества, когда этого не могли Бурбоны и Гогенцоллерны. Демократия устойчива только там, где она просуществовала достаточно долго, чтобы стать традицией. Кромвель, Наполеон и Гитлер появились на раннем этапе развития демократии в своих странах; первым двум последний вряд ли показался бы чем-то удивительным. Но точно так же нет причин полагать, что он продержится дольше своих предшественников.

Но есть некоторые серьезные причины сомневаться в том, что демократия в ближайшем будущем сможет вернуть себе тот престиж, которым она пользовалась во второй половине XIX века. Мы говорили, что она может быть устойчивой только в том случае, если станет традиционной. Какие у нее есть шансы утвердиться и постепенно стать традицией в Восточной Европе и Азии?

На правительство всегда влияла военная техника. Во времена, когда Рим тяготел к демократии, римские армии состояли из римских граждан; тогда как их замена профессиональными армиями привела к установлению империи. Сила феодальной аристократии зависела от неприступности замков, которая была отменена появлением артиллерии. Большие и почти необученные армии Французской революции, разгромившие противостоящие им профессиональные, но небольшие армии, доказали значение воодушевленности народа собственной миссией, а потому указали на военные преимущества демократии. Сегодня из-за самолетов мы, похоже, можем вернуться к необходимости вооруженных сил, состоящих из небольшого числа людей с очень высоким уровнем подготовки. Следовательно, можно ожидать того, что форма правления в каждой стране, рискующей серьезной войной, будет такой, какую пожелают летчики, и это вряд ли будет демократия.

Но есть определенные доводы против этого заключения. Можно предположить, что США, независимо от того, будут ли они придерживаться воинственной позиции, выйдут единственными победителями из мировой войны, и вряд ли США перестанут быть демократическим государством. В значительной степени сила фашизма обусловлена его предположительными преимуществами в войне, и, если они окажутся фикцией, демократия, возможно, распространится и на Восток. На большом промежутке времени ничто не дает нации такой военной силы, как широкое распространение образования и патриотизм; и хотя сегодня патриотизм, возможно, подзуживается архаичными методами фашизма, последние, как показала долгая история религиозной сферы, в конце концов неизбежно приводят к усталости и отступничеству. В целом же военные аргументы указывают на сохранение демократии там, где она еще существует, и ее возвращение в страны, где сейчас она в упадке. Но следует допустить, что не менее возможна и противоположная альтернатива.

13 Организации и индивид

Люди считают выгодным для себя жить в сообществах, однако их желания, в отличие от пчел в улье, в основном остаются индивидуальными; а потому возникает проблема социальной жизни и необходимость правительства. С одной стороны, правительство действительно необходимо: без него на выживание могла бы надеяться лишь очень небольшая доля населения цивилизованных стран, причем в состоянии крайней нужды. Но, с другой – правительство означает неравенства во власти, тогда как люди, облаченные наибольшей властью, будут использовать ее для удовлетворения своих желаний, а не желаний обычных граждан. Следовательно, анархия и деспотизм в равной мере катастрофичны, и если люди хотят быть счастливы, то необходим некоторый компромисс.