Власть пса

Фил был подавлен и угрюм: из затеи с кроликом ничего не вышло – не удалось предаться ностальгии, которой так желало его сердце. Они обошли стог сена, чтобы закончить обед, и Фил вновь заговорил о Бронко Генри:

– Так вот, оказавшись в этих краях, Бронко Генри ни черта не знал ни о том, как ездить верхом, ни о том, как управляться с лассо. Даже меньше, чем ты, Пит-дорогуша. Ты-то уже неплохо в седле держишься! Но, ей-богу, он научился. И меня кое-чему научил. Ничего нет невозможного для человека с характером, говорил Бронко. Сила воли и терпение! Ибо нетерпеливость, Пит, – слишком дорогое удовольствие. Он же научил меня смотреть. Вот взгляни туда. Что ты видишь? – Фил пожал плечами. – Просто холм. А вот Бронко… Как думаешь, что он видел?

– Собаку. Бегущего пса.

– Черт подери, – взглянул на мальчика Фил и облизнул губы. – Только сейчас заметил?

– Сразу, как приехал.

– Ладно, к тому, о чем говорили: думаю, нам необходимо сталкиваться с трудностями.

Мальчик сидел, обхватив руками колени.

– Препятствия. Мы должны устранять их. Так говорил мой отец.

– Ну да, можно и так сказать. И у тебя есть кое-какие препятствия, Пит. Это факт, Пит, милий дуруг.

Иногда Фил переходил на ирландский акцент. Ему нравилось, как лихо и грубовато он звучит.

– Это какие? – спокойно взглянул на него мальчик.

– Твоя ма, например.

– Мать?

– То, что она прикладывается к бутылке.

Фил затаил дыхание. Сболтнул лишнего? Рановато для такого? Не стоит портить отношения с мальчиком, пока план не начнет осуществляться? Продолжая ласково и понимающе улыбаться, Фил гадал, чего он вообще заговорил об этом. Были ли на то причины, которые и сам он понимал не до конца? Проклятье!

– Прикладывается к бутылке? – переспросил Питер, притворяясь, как решил Фил, что не знает всем известного выражения.

– Ну, пьет, Пит. Надирается.

На слове «надирается» мальчика передернуло. Слишком крепкое словцо? Впрочем, лицо его выдавало все, что было нужно Филу. Увидев, измерив, оценив ту короткую ужимку, он знал наверняка: лишнего не сболтнул, и едва ли теперь это возможно.

– Думаю, ты заметил, что она все лето под мухой проходила.

– Да, я знаю. Она просто не привыкла к выпивке.

– Ну, а чеперь?

Немного ирландского акцента не испортит непринужденной беседы. Впрочем, такой ли непринужденной?

– До сих пор не привыкла.

– А твой па, Пит?

– Отец?

– Отец. Па. Крепко закладывал за воротник, полагаю? Надирался, Пит?

Сердце тревожно забилось. Слишком много сказал? Кажется, мальчик слегка напрягся. Фил закусил губу.

– До самого конца. А потом повесился.

Фил хотел было коснуться мальчика, однако отдернул руку.

– Бедняга, – пробормотал он, понизив голос, и, слегка улыбнувшись, добавил: – Все будет хорошо.

– Спасибо, Фил, – прошептал мальчик.

Тучи, как и ожидалось, пронеслись мимо. По пути домой, в зарослях полыни на краю поля, Фил с Питером наткнулись на покинутое тетеревиное гнездо; кроме пары скорлупок, от него почти ничего не осталось. Найти гнездо тетерева – задача не из простых. Тут нужен острый глаз. Как у Фила.

Пропажу коровьих шкур он заметил задолго до того, как они подъехали к дому. У Фила было фотографическое зрение. Каждая мелочь, которая попадала ему на глаза, прочно отпечаталась в той части мозга, что заставляет нас видеть аморфные пятна и бессмысленные расползающиеся каракули после вспышки света. Фил увидел, что шкуры пропали, и это привело его в ярость.

– Да чтоб меня! – приподнялся он на стременах, и пришпоренный конь размашистой иноходью пустился к амбару.

– Фил? Фил, что случилось? Что-то не так, Фил?

– Не так? Что, черт подери, не так? Все до единой кожи пропали! Теперь ей точно крышка!

– Думаешь, Фил… она продала их?

– Именно, будь я неладен! Или за так отдала.

– Но почему, Фил? Она же знала, как нам нужны эти шкуры.

– Да потому что она была пьяна. Косая была. Поддатая. Ты-то, сынок, мог бы и знать из книжек папаши, что мамаша ведет себя как элементарная алкоголичка. В твоих книгах это идет прямо под буквой «А».

– Ты ей ничего не скажешь, Фил?

– Я? – рявкнул он. – Я ничего говорить не собираюсь. Не мое дело. А вот братец Джордж, чтоб мне пропасть, скажет обязательно. Давно пора этому болвану посмотреть фактам в глаза.

Они нырнули во мрак длинного амбара, пропахшего пылью, навозом, сеном – и временем. Бледный свет из высоких окон клинками прорезал темноту.

– Фил?

– М-м-м? – промычал Фил: язык онемел от гнева.

Вдруг мальчик коснулся его руки. Коснулся!

– Фил, у меня есть немного кожи, чтобы закончить веревку.

– Правда? А зачем тебе понадобилась кожа?

Рука оставалась там же, где и была.

– Нарезал себе немного. Хотел научиться, Фил, – плести, как ты. Возьми, прошу.

Они стояли лицом к лицу. Рука мальчика оставалась там же, где и была.

– Ты так добр ко мне, Фил.

Возьми. Ты так добр. В эту минуту, в этом пахнущем временем месте Фил почувствовал то же, что уже чувствовал однажды и, упаси боже, не хотел испытать вновь, чтобы боль потери вновь не разбила его сердце.