Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха

— Мы посылали тебя с прошением к нашему соседу, императору Эфиопии, — продолжает Абу Софиан, по старому обычаю. — Повтори, что ты должен был ему сказать.

— Я должен был ему сказать: мужчины и женщины нашего города, последователи учения одного сумасшедшего, бежали к тебе. Племя корейшитов просит тебя выслать их обратно, чтобы их смогли наказать.

— Что ответил негус? — спрашивает Абу Софиан далее, опуская при этом глаза. Он уже знает, что сейчас скажет мужчина.

— О Абу Софиан, негус ответил: мой привет свободным арабам племени корейшитов. Мужчин и женщин, сбежавших в мою страну, я выслать не могу, потому что они молятся, как и мы, христиане, одному-единственно-му всемогущему Богу и являются нашими братьями.

Ворчание пробегает по рядам, выражающее отчасти разочарование, отчасти согласие…

Абу Софиан вскакивает с места. Прежде чем они успели обменяться мнениями, пока еще не знают, что должны думать, он должен навязать им свою волю — должен привести всех остальных к такому же мнению, как и у него.

— Корейшиты! — он сказал это резким высоким голосом; теперь он должен был назвать каждую семью в отдельности — так предписывал обычай — Бану, Макзум, Азад… нет! Он не будет этого делать, потому что так потеряет много времени, те успеют в конце концов сами обдумать все, но они не должны ни о чем думать, они должны согласиться с ним! — Корейшиты! Мухаммед эль Хашим — злейший предатель! Почему? Его приверженцы просят защитить их чужое государство. Это государство отказало в выдаче наших соотечественников. Это означает, корейшиты, что Мухаммед договорился с чужими властями против нас! Он союзничает с чужими властями, говорю я! Вы будете это терпеть? Вы будете смотреть на это и называть предателей, приверженцев Мухаммеда и его самого все еще корейшитами? Согласны ли вы с тем, чтобы эти преступники могли безнаказанно входить в наш город, чтобы они и дальше настраивали против нас наших рабов и рабочих, чтобы они все дальше и дальше вводили в заблуждение сыновей благородных семей, чтобы они изменяли нашей старой святой вере? Мекка в опасности, в опасности молодежь корейшитов! Почему я прежде всего называю молодежь? Потому что молодежь идет за новым! Мы должны указать ей правильный путь! Мы должны уберечь наших детей! Корейшиты! Хотите услышать мое мнение? Не здесь, а перед воротами Каабы должны вы это услышать. Мне нужно больше света! Факелы сюда! За мной!

Ворота распахиваются; большими шагами проходит Абу Софиан поспешно через зал, не оглядываясь, он знает, что они пойдут за ним, как стадо овец идет за пастухом, машет несущим факелы, чтобы они стали по правую и левую сторону ворот Каабы, освещая ворота и его самого. Из складок своего плаща он достает пергамент, подготовленный им заранее, но никто его не спрашивает, как получилось, что он уже знал обо всем раньше. «Здесь! — восклицает он. — Здесь, корейшиты, вы услышите мое мнение! Именем великого бога Гобала и всех богинь, которых мы почитаем! Мы изгоняем Мухаммеда и всех, кто верит ему, и всех тех, кто защищает его! Они должны потерять покой, пусть вода святого колодца течет не для них, а хлеб, испеченный в нашем городе, не утоляет их голода! Да не переступит их нога пороги наших домов, и да не найдется в нашем городе хлева для их верблюдов. Да потеряют они покой и будут изгнаны из рода корейшитов!»

Один раб протягивает ему молоток и гвозди. Прежде чем было произнесено хоть слово возражения, Абу Софиан поднял молоток и мощными ударами прибил пергамент к воротам Каабы.

— Тот, кто не согласен со мной, — кричит он, — кто за Мухаммеда, пусть сорвет пергамент с ворот Каабы и скажет, что я не прав! Выше факелы!

Рабы подняли факелы выше. Освещенные красным светом, видны лица, уставившиеся на белый пергамент. Это семья Абдеддара, которая, пожалуй, хотела бы высказаться против, но не отваживается. С каждой минутой их промедление становится все тяжелее.

— Абу Софиан прав! — закричал вдруг Бану Азад, нарушив молчание.

— Абу Софиан! — ворчали Макзумиты. — Абу Софиан! Прав Абу Софиан! Изгнать предателей! Абу Софиан, Омаяд!

И пока они кричали и ликовали, Абу Софиан исчез в своем доме. Пергамента с Каабы не сорвет никто, теперь он в этом уверен, его план удался. Разные, думал он насмешливо, предназначения у людей; он, Абу Софиан, здесь, чтобы использовать свой ум, другие должны принимать его с ликованием.

* * *

Стены хижины восстановлены, крыша отремонтирована, колодец почищен и углублен на несколько локтей. Больше ничего нельзя было сделать.

И все-таки на склоне горы, там, где лощина погружается в скалу, начал Абу Бекр при помощи рабов разбивать маленький сад. День за днем носят они в корзинах из пальмовых ветвей серую землю из глубоко расположенного оврага наверх, раскидывают ее широким слоем по красным скалам и пытаются посеять там то, что принесли с собой из Мекки и Таифы: шафран, лук и немного проса.

Стадо беглецов состоит из овец и коз, которым потравили скудные травы на склонах. И когда коза Абу Бекра приносит на свет козленка или черная овца Хадиджи — двоих, тогда это праздник для всех.