Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха

Абу Бекр выносливее, чем Мухаммед. В первый день он еще пел, на второй день это ему удавалось реже. А вечером он даже отказался от своей порции воды, чтобы охладить ею лоб пророка. Позже и у него на губах замерли стихи, и верблюды следовали еще одной монотонной песне: «Нет Бога кроме Бога…». Не появились ли на горизонте голубые серебрящиеся полосы обманчивой фата-морганы? Это море? Они подъехали — это были лишь волны дюн, вздымающиеся и опускающиеся волны легкого струящегося песка, в котором утопали даже верблюды. Если бы они точно знали, что это Красное море, то могли бы обогнуть дюны на севере и приблизились бы в конце концов к своей цели.

Может, эти полосы были лишь издевательством дьявольских духов пустыни, чинящих препятствие божьей воде?

Таким образом, беглецы потеряли полдня, наблюдая с вершины последней высокой дюны, как перед ними простиралось море, и убеждались, что они действительно на побережье.

Красное море — гладкая шелковая поверхность, протканная серебряными нитями, побережье, безжалостно пустое, желтая полоска песка, над которой не пролетала ни одна птица, по которой не пробегал ни един зверь.

Лишь южнее виднелась черная четырехугольная деревянная балка, наполовину погребенная в песке побережья, наполовину омываемая волнами — останки потерпевшего крушение корабля, следы человека и в то же время следы смерти. Мухаммед сосредоточенно посмотрел на нее пристальным взглядом. Он думал о том, что, по прошению Моисея, Красное море отодвинулось справа и слева, освободив тем самым путь иудейскому народу, и потом столбом огня и дыма Бог сам повел их по пустыне.

Прошли сотни лет, и снова отправил Бог посланца на землю. Однако этот должен был искать свой путь один.

С глубоким вздохом Мухаммед поворачивает верблюда. «На север, Абу Бекр, — говорит он. — Вдоль берега». Жарким полднем они отдохнули в тени скалы и снова отправились в путь лишь когда стало прохладнее и опустились сумерки. Вода в сосудах была теплой, но ею все еще можно было насладиться, однако запасы брынзы и ячменя сильно уменьшились. Абу Бекр со страхом подсчитал, на сколько времени их еще может хватить.

Они уже выбрались из дюн и скакали теперь по обширной каменистой долине в пустыне. Здесь иногда попадались заросли серовато-зеленой верблюжей колючки.

А не горит ли там костер?

Мухаммед и Абу Бекр остановили верблюдов… Костер?

На фоне фиолетовых сумеречных теней видна красная точка. Облачко белого нежного дыма поднимается над ней. Это, должно быть, костер пастухов.

Возможно, там ожидает их гибель. Они еще недостаточно далеко отошли от Мекки, и сюда вполне могли бы добраться охранники Абу Софиана. Мудрее всего было бы обойти этот костер подальше.

Беглецы уставились на него, не говоря ни слова. Может быть, бедуины, сидящие там, уже несколько недель не видели ни одного человека и не знают еще ничего о побеге Мухаммеда. У пастухов удалось бы достать молока, свежего, пенящегося козьего молока.

«Мы едем к ним, — сказал Мухаммед, — Возможно, Аллах смилостивится…»

* * *

Над пустыней искрится звездное небо. Уже целый час сидит бедуин, молча, у своего костерка, стучит хлыстом по разодранной подошве сандалий, кусает корешок и сплевывает сок в задумчивости.

Рядом с ним лежат оба его гостя, Мухаммед прислонился к тяжелому боку своего верблюда. Абу Бекр, который никогда не замерзает, свернул свою накидку и подложил под голову. Бедуин дал им свежего козьего молока — столько, сколько они пожелали. Просо и сыр, если уж не подарил, то продал, по меньшей мере, по незначительной цене. С большим спокойствием, чем когда-либо, смотрят оба беглеца навстречу наступающему дню.

По поведению можно было понять, что бедуин не узнал их, очевидно, он поверил, что они возвращались с базара Таифы и заблудились.

Да, ответил он на их вопрос, теперь они на дороге в Ятриб, через три дня, если будут ехать так, то приедут в оазис.

Все молчали. Верблюды, спокойно жуя жвачку, лежали, полузакрыв большие ласковые глаза. И тут послышался шум, кто-то спускался со склона. Абу Бекр вскочил.

— Это мои сыновья, — говорит старик. — Они искали заблудившихся овец.

Невольно Абу Бекр отодвигается от костра так, чтобы приближающиеся не смогли рассмотреть его лица. Он берет покрывало от солнца и кладет его на лицо Мухаммеда, который не спит, а просто неподвижно лежит, скрестив под головой руки, наблюдает за звездами. «Дым режет глаза, — объясняет Абу Бекр, — а глаза моего друга воспалились от солнца».

Бедуин на это ничего не ответил, интересно, однако, по какой-то причине ему тоже не хотелось, чтобы его сыновья отчетливо рассмотрели лица чужаков. Когда сыновья подошли ближе, он сказал им несколько слов на незнакомом диалекте, после чего те разожгли маленький костер неподалеку. С тихим блеянием присоединяются заблудившиеся овцы снова к стаду.