Читаем Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха полностью

Абу Бекр выносливее, чем Мухаммед. В первый день он еще пел, на второй день это ему удавалось реже. А вечером он даже отказался от своей порции воды, чтобы охладить ею лоб пророка. Позже и у него на губах замерли стихи, и верблюды следовали еще одной монотонной песне: «Нет Бога кроме Бога…». Не появились ли на горизонте голубые серебрящиеся полосы обманчивой фата-морганы? Это море? Они подъехали — это были лишь волны дюн, вздымающиеся и опускающиеся волны легкого струящегося песка, в котором утопали даже верблюды. Если бы они точно знали, что это Красное море, то могли бы обогнуть дюны на севере и приблизились бы в конце концов к своей цели.

Может, эти полосы были лишь издевательством дьявольских духов пустыни, чинящих препятствие божьей воде?

Таким образом, беглецы потеряли полдня, наблюдая с вершины последней высокой дюны, как перед ними простиралось море, и убеждались, что они действительно на побережье.

Красное море — гладкая шелковая поверхность, протканная серебряными нитями, побережье, безжалостно пустое, желтая полоска песка, над которой не пролетала ни одна птица, по которой не пробегал ни един зверь.

Лишь южнее виднелась черная четырехугольная деревянная балка, наполовину погребенная в песке побережья, наполовину омываемая волнами — останки потерпевшего крушение корабля, следы человека и в то же время следы смерти. Мухаммед сосредоточенно посмотрел на нее пристальным взглядом. Он думал о том, что, по прошению Моисея, Красное море отодвинулось справа и слева, освободив тем самым путь иудейскому народу, и потом столбом огня и дыма Бог сам повел их по пустыне.

Прошли сотни лет, и снова отправил Бог посланца на землю. Однако этот должен был искать свой путь один.

С глубоким вздохом Мухаммед поворачивает верблюда. «На север, Абу Бекр, — говорит он. — Вдоль берега». Жарким полднем они отдохнули в тени скалы и снова отправились в путь лишь когда стало прохладнее и опустились сумерки. Вода в сосудах была теплой, но ею все еще можно было насладиться, однако запасы брынзы и ячменя сильно уменьшились. Абу Бекр со страхом подсчитал, на сколько времени их еще может хватить.

Они уже выбрались из дюн и скакали теперь по обширной каменистой долине в пустыне. Здесь иногда попадались заросли серовато-зеленой верблюжей колючки.

А не горит ли там костер?

Мухаммед и Абу Бекр остановили верблюдов… Костер?

На фоне фиолетовых сумеречных теней видна красная точка. Облачко белого нежного дыма поднимается над ней. Это, должно быть, костер пастухов.

Возможно, там ожидает их гибель. Они еще недостаточно далеко отошли от Мекки, и сюда вполне могли бы добраться охранники Абу Софиана. Мудрее всего было бы обойти этот костер подальше.

Беглецы уставились на него, не говоря ни слова. Может быть, бедуины, сидящие там, уже несколько недель не видели ни одного человека и не знают еще ничего о побеге Мухаммеда. У пастухов удалось бы достать молока, свежего, пенящегося козьего молока.

«Мы едем к ним, — сказал Мухаммед, — Возможно, Аллах смилостивится…»

* * *

Над пустыней искрится звездное небо. Уже целый час сидит бедуин, молча, у своего костерка, стучит хлыстом по разодранной подошве сандалий, кусает корешок и сплевывает сок в задумчивости.

Рядом с ним лежат оба его гостя, Мухаммед прислонился к тяжелому боку своего верблюда. Абу Бекр, который никогда не замерзает, свернул свою накидку и подложил под голову. Бедуин дал им свежего козьего молока — столько, сколько они пожелали. Просо и сыр, если уж не подарил, то продал, по меньшей мере, по незначительной цене. С большим спокойствием, чем когда-либо, смотрят оба беглеца навстречу наступающему дню.

По поведению можно было понять, что бедуин не узнал их, очевидно, он поверил, что они возвращались с базара Таифы и заблудились.

Да, ответил он на их вопрос, теперь они на дороге в Ятриб, через три дня, если будут ехать так, то приедут в оазис.

Все молчали. Верблюды, спокойно жуя жвачку, лежали, полузакрыв большие ласковые глаза. И тут послышался шум, кто-то спускался со склона. Абу Бекр вскочил.

— Это мои сыновья, — говорит старик. — Они искали заблудившихся овец.

Невольно Абу Бекр отодвигается от костра так, чтобы приближающиеся не смогли рассмотреть его лица. Он берет покрывало от солнца и кладет его на лицо Мухаммеда, который не спит, а просто неподвижно лежит, скрестив под головой руки, наблюдает за звездами. «Дым режет глаза, — объясняет Абу Бекр, — а глаза моего друга воспалились от солнца».

Бедуин на это ничего не ответил, интересно, однако, по какой-то причине ему тоже не хотелось, чтобы его сыновья отчетливо рассмотрели лица чужаков. Когда сыновья подошли ближе, он сказал им несколько слов на незнакомом диалекте, после чего те разожгли маленький костер неподалеку. С тихим блеянием присоединяются заблудившиеся овцы снова к стаду.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исторические силуэты

Белые генералы
Белые генералы

 Каждый из них любил Родину и служил ей. И каждый понимал эту любовь и это служение по-своему. При жизни их имена были проклинаемы в Советской России, проводимая ими политика считалась «антинародной»... Белыми генералами вошли они в историю Деникин, Врангель, Краснов, Корнилов, Юденич.Теперь, когда гражданская война считается величайшей трагедией нашего народа, ведущие военные историки страны представили подборку очерков о наиболее известных белых генералах, талантливых военачальниках, способных администраторах, которые в начале XX века пытались повести любимую ими Россию другим путем, боролись с внешней агрессией и внутренней смутой, а когда потерпели поражение, сменили боевое оружие на перо и бумагу.Предлагаемое произведение поможет читателю объективно взглянуть на далекое прошлое нашей Родины, которое не ушло бесследно. Наоборот, многое из современной жизни напоминает нам о тех трагических и героических годах.Книга «Белые генералы» — уникальная и первая попытка объективно показать и осмыслить жизнь и деятельность выдающихся русских боевых офицеров: Деникина, Врангеля, Краснова, Корнилова, Юденича.Судьба большинства из них сложилась трагически, а помыслам не суждено было сбыться.Но авторы зовут нас не к суду истории и ее действующих лиц. Они предлагают нам понять чувства и мысли, поступки своих героев. Это необходимо всем нам, ведь история нередко повторяется.  Предисловие, главы «Краснов», «Деникин», «Врангель» — доктор исторических наук А. В. Венков. Главы «Корнилов», «Юденич» — военный историк и писатель, ведущий научный сотрудник Института военной истории Министерства обороны РФ, профессор Российской академии естественных наук, член правления Русского исторического общества, капитан 1 ранга запаса А. В. Шишов. Художник С. Царев Художественное оформление Г. Нечитайло Корректоры: Н. Пустовоитова, В. Югобашъян

Алексей Васильевич Шишов , Андрей Вадимович Венков

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Книга рассказывает о жизни и деятельности ее автора в космонавтике, о многих событиях, с которыми он, его товарищи и коллеги оказались связанными.В. С. Сыромятников — известный в мире конструктор механизмов и инженерных систем для космических аппаратов. Начал работать в КБ С. П. Королева, основоположника практической космонавтики, за полтора года до запуска первого спутника. Принимал активное участие во многих отечественных и международных проектах. Личный опыт и взаимодействие с главными героями описываемых событий, а также профессиональное знакомство с опубликованными и неопубликованными материалами дали ему возможность на документальной основе и в то же время нестандартно и эмоционально рассказать о развитии отечественной космонавтики и американской астронавтики с первых практических шагов до последнего времени.Часть 1 охватывает два первых десятилетия освоения космоса, от середины 50–х до 1975 года.Книга иллюстрирована фотографиями из коллекции автора и других частных коллекций.Для широких кругов читателей.

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары