Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха

Сколько тебе заплатить, чтобы ты выполнил миссию посла, Отба? Двадцать золотых динаров? Я думал, ты хочешь это сделать бесплатно! Опасность, говоришь ты? Отба, ты герой! За двадцать золотых динаров ты преодолеешь свой страх? Я не знаю страха, но если бы я боялся, то так дешево его не продал бы! Теперь, кто из вас сделает это даром? Никто? Хорошо, тогда скачи, Отба! Твой верблюд отдохнул? Он не нес грузов?

Скачи! Скачи как ветер, касающийся верхушек Красных гор. Не слазь с седла, прежде чем твой верблюд не будет стоять перед мостовой Мекки… Кричи: «На помощь, корейшиты! На помощь! Опасность, позор угрожает нам, только оружие может его предотвратить!»

Скажи: нет времени поднимать бедуинов, нет времени вооружать негров и рабов! Всякий, у кого есть меч, пусть возьмет его, каждый, у кого есть верблюд, пусть садится верхом. Караван в опасности, богатство Мекки под угрозой!

Скачи, Отба, скачи!

* * *

Во имя Аллаха и нашей надежды на рай, на этот раз караван не должен уйти от нас!

Они здесь, самые близкие друзья пророка, его верное окружение, семьдесят беглецов из Мекки. Они разбили свой лагерь на песчаных холмах около Бедра и спустились в оазис, чтобы принести свежих зеленых веток для хижины, которую хотели построить для Мухаммеда. Темнокожий Омар постоянно в пути, на своем верблюде он днем и ночью объезжает местность, на этот раз этой хитрой лисе, Омаяду, не удастся обойти опасность стороной!

И другие желающие служить новому учению всем сердцем тоже здесь; их ведет старый Аюб. Это не богачи и не знать, но у него есть причина быть особенно гордым: не только потому что на нем надета добытая близ Таифы кольчуга, но и потому, что он единственный, кто смог предоставить в распоряжение войска пророка двух лошадей. Правда, они не были такими же прекрасными и молодыми, как жеребец Абу Софиана, но их шерсть еще блестела, как гравий на равнине Мина, освещенный солнцем. И они все еще несли тебя к твоему врагу, если у тебя самого не хватало мужества направить их туда. Эй, Ибн Яхш! На одной из лошадей едешь ты сам, кто же на другой? Каждый вечер сидят друзья Ибн Яхша в палатке, ждут врага и тянут жребий кому скакать на другой лошади.

А потом, здесь еще триста воинов из города пророка. Если ты спросишь, герои ли они, то получишь в ответ: «Нет! Как же иначе они могли бы подняться по приказу посланника Бога и захотеть принять участие в священной войне?»

Ты спрашиваешь, верующие мусульмане ли они, тебе скажут: «Нет! Потому что они не следуют заповедям пророка, они не делают подаяний, они не молятся, не постятся…»

Кто же они тогда? Пророк, обращаясь к ним, называет их вежливо: «Вы, храбрые воины Ятриба!» — и запрещает обращаться к ним по имени, которое передают беженцы и их товарищи из уст в уста: мунафикун, притворщики!

— Прогони их! — требует Омар неистово. — Прогони их! Разве ты не видишь, чего они хотят? Они принесли с собой намного больше мяса и сыра, чем мы, и все-таки еще ничем не поделились с нами. С ними Убайи, толстый, богатый Убайи, который насмехался над тобой. Он хочет заполучить оружие Абу Софиана, ничего больше…

— Я знаю, — отвечает пророк. Он сидит в своей хижине из зеленых веток, которые уже начали вянуть и которые пахнут нежно, как сухая пустынная трава, — Тот, кто зажигает священное пламя, не должен препятствовать, чтобы около него отогрелись и пальцы тех, кто не делает ничего, чтобы его поддерживать и следовать за ним. Оставь в покое мунафикунов…

— Ты полководец, — говорит Омар с недовольством, — ты приказываешь. Я бы распорядился иначе.

Ты полководец! Аллах — вот высшая мудрость: все, что он совершает, преднамерено и предписано в золотой книге небес. Он ведет, и мы следуем, мы думаем, что действуем, но все же действует он один. Как бы иначе Мухаммед эль Хашим мог быть назван полководцем?

Посланец Бога отодвигает шелковый занавес на дверях своей хижины; кажется, что он делает это только, чтобы закончить разговор с недовольным Омаром. На самом деле — для того чтобы никто по его лицу не смог узнать о страхе, который он чувствует.

Теперь, оставшись один в полутьме хижины, он отваживается дать волю сомнениям. Куда, о Бог, катится колесо нашей судьбы? Что ты повелел, еще? Ведаю ли я, что творю? Творю ли я правое дело? Когда ты ниспослал мне познание твоего могущества, хотел ли ты, чтобы я защищал его мечом?

Он слышит, как один из охранников, несущих вахту на улице, говорит другому: «Не входи! Пророк беседует с ангелом!»

Нет, не ангел тот, кто посещает его — трусливый низкий стыд, крепко удерживающий его в палатке. Он не воин, не герой, он страшится борьбы… Не сказал ли ему сам Бог: «Мир лучше ссоры. И то, что вы терпите, священно для вас!»