Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха

Солнце поднялось высоко, ci оро полдень. Пророк стоит на коленях в своей хижине и молится Аллаху. «Вы держитесь в тени! — восклицает он. — Наши враги стоят на солнце! Наши враги испытывают жажду, у вас же вдоволь воды. На нашей стороне сражаются ангелы, неверующим, напротив, не помогает никто. Поединок закончен, мы победили, исход этого поединка — знак и обещание Аллаха! Не бойтесь, он сдержит слово!»

Аль Хамам стоял рядом с Мухаммедом, это торговец шелком из Медины. Он приготовил снаряжение, но не спешил принять участие в схватке. Он держал пригоршню фиников, сунул один в рот и пережевывал его своими большими белыми зубами. «Скажи мне, пророк, — начал он задумчиво, — поклянешься ли ты мне душой своего отца, что между нами и раем нет других препятствий кроме смерти?»

— Я клянусь, аль Хамам!

Торговец шелком выбрасывает финики. «Дрянь! — кричит он. — Этим я должен наполнить свой желудок, а фрукты рая оставить другим? Я выбираю райские!»

И он спешит так быстро, как может, спуститься с холма навстречу врагу.

Ибн Яхш видит это. Он также стоит еще на холме, рядом с Мухаммедом, и ждет, когда сможет участвовать в битве там, где будет нужнее всего.

— Нас видит Аллах? — спрашивает он пророка.

— Аллах летает над нами. Он радуется за мужественных; широко открыты для них врата рая!

Ибн Яхш смотрит на него задумчиво. В своем неуклюжем разуме прокручивает он слова, смысл которых ему слишком чужд, слишком непривычен, как будто он мог бы понять его сразу же вплоть до последнего вывода. Все же чем дальше он думал об этом, тем лучше понимал: Аллах стоит на вратах рая, оттуда он смотрит на землю, радуясь за мужей, ведущих за него священную битву. А тех кто погибает в схватке, приводят к нему ангелы и он приветствует их. «Входи, Ибн Яхш, — скажет Аллах, — входи в сады, накрытые столы ожидают тебя и большеглазая Хоурис…»

Глупец тот, кто станет отсрочивать этот миг! Ибн Яхш срывает с себя кольчугу, двойную кольчугу, которой он так гордился, с груди и со спины и швыряет ее на землю. «Пророк! — кричит он. — Если Бог меня видит, то он должен смеяться от радости!»

И прежде чем его успел кто-нибудь остановить, бежит он, устремившись туда, где идет самая ожесточенная борьба. Кто может победить такого врага? Я, посланник Бога, не полководец, но больше, чем любой полководец, я приказываю вам: уничтожьте неверующих! Вас только триста воинов, но и триста ангелов на вашей стороне! Слышите ли вы их шаги у вас за спиной, чувствуете ли вы, как держат они над вами невидимые щиты? Чувствуете ли вы тихий ветерок? Это райский воздух, которым обмахивают вас их крылья!

Смотрите, я беру пригоршню песка и бросаю его против Мекки! Каждая отдельная песчинка ослепит глаза вашего врага и ввергнет его в смятение!

Идолопоклонники взывают к Гобалу и эль Оззе, бессильным демонам. Вряд ли понадобится меч — лишь ваш боевой клич, должен обратить в бегство всех, кто против вас: Вахад! Вахад! Один! Бог один!

* * *

Зимний караван въезжает в Мекку, но нерадостные возгласы приветствуют его.

Танцовщицы закрылись в своих домах, и маленькие барабаны лежат ненужными в углу. Те, кто играл на флейтах, разломали свои инструменты. Ни одна женщина не стоит на пороге дома, ни одна не отважится в знак приветствия возвращающихся развеять свое покрывало по ветру.

Медленно проходят по переулкам тысяча тяжело нагруженных верблюдов: не слышна поступь их мозолистых ног, молчат мужчины, ведущие их. Только ремни ящиков с грузом иногда бряцают, ударяясь о дерево на седлах.

Абу Софиан едет во главе с каменным неподвижным лицом. Никто не отваживается крикнуть ему как обычно: «Счастья тебе, Омаяд!», никто не смеет сказать: «Спасибо тебе, Омаяд! Ты спас богатство города!»

Что значит богатство города, если потеряна его честь?

Народ Мекки плотно стоит по обеим сторонам переулка. Со страхом наблюдают: все ли вернулись домой? Или кого-нибудь не хватает в сопровождении? Все ли погонщики на месте?

Здесь и там немое приветствие, рука поднимается ко лбу, затем к груди. Но нет радостных взглядов, если отец узнает сына, женщина — супруга, потому что там, где царит общая печаль, радость отдельных людей должна молчать.

Абу Софиан не заботится о верблюдах и их грузах, по черной ухабистой мостовой переулка скачет он дальше один, к площади священной Каабы. Он едет шагом; одной рукой привязывает своего гнедого жеребца, в другой держит дамасский клинок, который он еще так и не использовал в серьезном деле. Но чувствует, что скоро наступит день для этого…

Трое мужчин стоят на ступенях Каабы. Абу Софиан узнает макзумита Ибн Могиру, Ссафвана Бен Омайя и тощего Лахаба. В знак траура они надели свои самые худшие платья и стоят здесь, со сгорбленными плечами, будто на них давит скорбь, спрятав ладони в широких рукавах.

Абу Софиан выскакивает из седла и подходит к ним, шелковая накидка шелестит на каждом шагу. Он останавливается прямо перед ними, поставив одну ногу на первую ступень Каабы.