Влюблённые в театр

Мир утратил свои сокровенные смыслы. Распались межличностные связи. Не нужно больше хранить супружескую верность, выполнять обязанности по отношению к детям, проявлять жалость и милосердие. Человеческое тело, мысли и чувства, повести и рассказы – всё на свете имеет свою цену, всё можно купить или продать. Этим миром правят магнат, которого почтительно называют Великий Мюгейм (С. Филимонов), и госпожа Номзен (А. Столярова). В нём, в этом мире, правда, ещё осталась наивная вера священника Лютца (Л. Бакштаев), любовь Ольги (Т. Назарова), семья Гуго и Августы (Г. Кишко и Н. Кудря). Но Швиттер (Н. Мажуга) все эти чувства и отношения испепеляет. Он знает о мерзостях этого мира, и сам является одновременно и палачом, и жертвой. И потому смерть воспринимается Швиттером как спасение, освобождение, путь к вечной свободе.

Возможным режиссёрским прочтениям образов Швиттера несть числа. Швиттеру можно было бы придать черты демонические, представить его как мрачного рокового вампира, высасывающего у своих жертв жизненные соки. И ли превратить Швиттера в непримиримого обличителя, срывающего все и всяческие маски современного западного общества. Режиссёр Петров увидел в Швиттере обаятельного и непосредственного человека, сохранившего живое, по-детски яркое и свежее восприятие мира.

Швиттер актёра Н. Мажуги любит играть. Он с удовольствием играет самого себя. Швиттер играет Швиттера, своевольного, капризного, избалованного всемирной славой писателя, которому простительно делать всё, что угодно.

Он может позволить себе встать на четвереньки и, задрав повыше свой домашний балахон, старательно пятясь назад, подползать всё ближе и ближе к доктору Шлаттеру (Н. Рушковский), чтобы получить заветный укол. Эта мизансцена, непредусмотренная авторской ремаркой, несомненно, усиливает комический эффект.

Режиссёру удалось вылепить мощную фигуру раблезианского типа. Швиттер испытывает наслаждение от самой включённости своего ещё не старого тела в жизненный биологический круговорот. Всё доставляет ему радость: красивая женщина, вкусная еда и крепкие напитки, даже процесс отправления естественных надобностей. Режиссёр решается на то, что нередко выглядит на сцене отталкивающе и непристойно, однако в спектакле «Метеор» карнавальный жест Швиттера с тазиком лишь подчёркивает его вкус к жизни.

В мансарде появляется сын Швиттера Йохен (А. Кочубей) и режиссёр выстраивает блистательную мизансцену: Швиттер и приглашённая им девушка лёгкого поведения Ольга, сидящие рядом на постели, мгновенно застыли. Швиттер сочинил новую игру «в короля и королеву» и Ольга её сразу же подхватила. Оба сидят неподвижно в скульптурных складках белоснежных покрывал, словно высеченная из мрамора статуя. Выдержав паузу, Мажуга – царственный поворот головы – обращает свой взор к Йохену. А в глазах скачут весёлые чёртики – насолил, насолил, насолил сыночку – и поделом ему.

А вот Великий Мюгейм заговорил о своей жене – и Швиттер замер, как охотничья собака. Какие-то невидимые зубчатые колёсики повернулись, случайно задели друг за друга, щёлкнули и механизм заработал: Швиттер плотоядно хихикнул и тоже пустился вспоминать о жене Мюгейма. И неважно, что воспоминания оказались вымыслом, игрой ума пресыщенного писателя. Швиттер насладился процессом придумывания, а судьба Мюгейма оказалась сломленной. Она пошла на растопку воображения Нобелевского лауреата. Находится рядом с художником опасно: он сжигает всё, что попадается ему под руку, в огне своего вдохновения.

Но Швиттер устал. Бесконечно устал. Он не просто прожил свою жизнь. Он изжил её до конца, как вынашивают до дыр, до разлезающихся ниток любимые вещи. Близкая смерть даёт Швиттеру внутреннюю свободу. Он освободился от социума: от церкви, Нобелевского комитета, издателей и критики, он сжёг в печке своё состояние и выбросил прочь, как надоевшую куклу, свою последнюю жену. Он сбросил с себя оковы обязанностей и отдаётся напоследок чувственным наслаждениям.

Августа, жена художника Гуго, которому принадлежит мастерская-мансарда, сразу почувствовала в Швиттере властную мужскую силу, его истинную сущность вечного охотника и неутомимого любовника. И Августа оказывается в постели Швиттера. В двери неистово колотит бедняга-муж – грохот, стук, крик, напряжённый музыкальный ритм, а Швиттер, опьянённый ощущением рушащейся чужой судьбы, рушащихся устоев, рушащегося мира, танцует в трепещущих алых бликах какой-то сумасшедший танец дикарей и яростно дирижирует невидимым оркестром. А затем, разбежавшись, прыгает в постель к Августе.