Режиссёр Петров мастерски выстраивает темпоритм спектакля. Если первое действие заканчивается вспышкой страсти – эротическим экстазом Швиттера и Августы, разумеется, закулисным, то после антракта, ещё до поднятия занавеса, начинает звучать томительно-печальная музыка, создавая резкий перепад настроения. В этой музыке слышится душевная скорбь, тоска по ещё одной душе, оставившей этот мир. Приличествующая случаю заунывность подчёркивает рутинность похоронного обряда, разворачивающегося на сцене. Человек умер, но так уж принято, что прежде чем его опустят в землю, нужно произнести какие-то слова… Но постепенно ритм происходящего снова начинает нарастать и доходит до эмоционального взрыва – Швиттер хохочет над Мюгеймом, жертвой своего разыгравшегося воображения, хохочет и никаких не может остановиться, его смех словно заполняет всю сцену. А потом напряжение спадает, и во время воспоминаний Швиттера наступает умиротворение. Мелькают тени проплывающих облаков, а старая пластинка потрескивает, шипит и тянет. Звучит лирическая музыка, музыкальная тема Ольги.
Один из многих жестоких парадоксов Дюрренматта – чистоту и смиренную любовь воплощает у него «девушка на час». Режиссёр подхватывает и развивает эту тему: Ольга одета в белоснежное, почти подвенечное платье, знак невинности, вопреки ремарке Дюрренматта, предписывающей Ольге появиться в чёрном траурном наряде. Ольга ступает медленно, как во сне, голос её словно слабое эхо. Она сама – воплощение мелодии воспоминаний, зыбкое лунное сияние, современная Офелия, которая слишком хороша для нашей жизни.
Лирическая музыка, которая лейтмотивом проходит через весь спектакль, будит смутные чувства и образы – словно ностальгия по прекрасной жизни, уже прожитой когда-то.
Пусть Швиттер – отпетый циник, но он – художник, а значит, тонко чувствующий человек, и режиссёр в своём музыкальном решении спектакля даёт ключ к той стороне души Швиттера, где ещё сохранились нежность и способность к сопереживанию.
В одном интервью В. Петров пояснял: «…У Дюрренматта – другая пьеса. У него нет той любви, на которую у меня способен Швиттер. Я хотел сделать так, чтобы у Швиттера была своя боль. Он у меня более горький человек, чем у Дюрренматта. Он гонит свою жену, потому что любит её. Так в спектакле появились воспоминания о ней, пластинка, найденная Швиттером…».
Кроме того, режиссёр даёт ещё один толчок зрительским ассоциациям: Швиттер обряжен в плетённые сандалии и широкий белый балахон, собранный складками, более всего напоминающий древнеримскую тогу. А несколько обрюзгший, но очень выразительный профиль актёра Мажуги завершает ассоциацию с образом римского императора эпохи распада и гибели великой Империи. Такой наряд, несомненно, подчёркивает величие, масштаб личности героя.
В финале пьесы, по ремарке Дюрренматта, должны появиться солдаты Армии спасения и запеть гимн воскресшему вновь Швиттеру. Он слишком много грешил, с самого начала превратив свой талант в капитал. И теперь смерть насмехается над ним: то ненадолго принимает в свои объятия, то опять возвращает к жизни, оставаясь дразнящей недостижимой мечтой. В финале, предложенном Дюрренматтом, есть горькая насмешка и над поющими аллилуйю (поют закоренелому грешнику, не вознаграждённому, а наказанному воскрешением), и над Швиттером, который вместо предсмертных судорог наливается здоровьем и снова живёт опостылевшей ему жизнью.
Петров отказался от предложенного драматургом финала и предложил иное решение. Вот они все – вольные и невольные жертвы Швиттера – возникают наверху, отдалённые от мира живых прозрачной стеной. Их фигуры смутно виднеются за стёклами мансарды-теплицы. Но вдруг стена медленно начинает опускаться вниз, и теперь уже Швиттер оказывается запертым в непроницаемую стеклянную коробку, а ушедшие, наоборот, очутились в бездонной чёрной пустоте театрального космоса. Сверху они молча смотрят на Швиттера. По чердачной лесенке он пытается добраться до них, вырваться из стеклянного плена, обрести, наконец, вечную свободу и вечный покой.
Ирина Панченко. Спектакль об актёрах, актёрстве и любви
Роман Виктюк – модный театральный режиссёр. Он – единственный в России режиссёр-звезда, который сознательно культивирует этот имидж в многочисленных интервью, выступлениях на телевидении, в документальных фильмах о своём театре. Отечественные критики назвали его «самым модным и популярным режиссёром Москвы» ещё в 1993 году, а сейчас Виктюка можно смело назвать модным режиссёром не только России, но и близкого и дальнего зарубежья. О таких, как он, говорят: «Слава впереди него бежит». И слава эта, добавим, вполне заслуженна.