Влюблённые в театр

Этот сюжет был содержанием древнего русского церковного обряда, так называемого «Пещного действа». Действо разыгрывалось перед Рождеством в Успенском соборе в Москве, а также в Новгороде и других кафедральных городах. Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона рассказывает, как именно шло действо: «Изображавшие халдеев вводили в печь трёх отроков, подставляли под печь горн с горящими угольями, ходили вокруг нея с зажжёнными свечами и из особых трубок метали под печи и на печь воспламенённую траву; затем в печь спускали ангела «в трусе велице зело с громом»; халдеи падали ниц, а диаконы опаляли их вместо ангельского паления; халдеи вставали с земли и высказывали друг другу удивление о случившемся… Ангел оставался до конца действа как бы парящим над печью».

Важно помнить, что подобные церковные действа были зачатками русского театра и русской драмы. Не случайно знаменитый поэт и воспитанник Киево-Могилянской Академии Симеон Полоцкий, который вобрал в себя интеллектуальные достижения Киева, считавшегося в ту пору восточнославянскими Афинами, сочинил для придворного театра свою первую пьесу «Трагедия о Навходоносоре царе, о теле злате и о трех отроцех в пещи не сожжённых» (1673-1674). Драма С. Полоцкого, написанная силлабическим стихом, являла собой литературную обработку церковного обряда «Пещного действа».

Зрители спектакля «Всё будет хорошо…» могли ран ее видеть впечатляющее воспроизведение «Пещного действа» в киноленте С. Эйзенштейна «Иван Грозный» (1946), которая была выпущена на отечественные экраны лишь в оттепельном 1958 году.

Разумеется, в исполнении кукольного театра этот сюжет не мог воплотиться так выразительно, как когда-то в соборах или, тем более, в кино. Однако мотив «полыхающей печи огненной» совсем не случайно появляется в рассказе Корчака-Фоерберга, а библейские отроки также не случайно превращаются у него в трёх обычных современных мальчиков. Педагог внушает своим маленьким воспитанникам, что мальчики не остались в печи одни. Ангел вошёл к ним в печь, и мальчики не сгорели. Ангел помог им.

Так Корчак в этот последний мирный вечер в гетто исподволь психологически готовит детей к той трагедии, приближение которой он предчувствует. Он не хочет, чтобы дети испытывали страх.

Внезапно в комнате, где находится Корчак со своими воспитанниками, раздаётся телефонный звонок.

Корчак-Фоенберг медленно поднимает трубку. Его гложет тревога. Сцена погружается в полутьму.

– Хайль Гитлер! – громко и энергично несётся из трубки. Жёсткий властный голос передаёт приказ: завтра утром дети должны быть выстроены в колонну и с оптимистическим маршем двинуться строем из гетто. «Обязательно с маршем!» – кричит трубка.

С мгновенно постаревшим, осунувшимся лицом Корчак-Фоерберг обнимает воспитанников, прижимает их к сердцу, охватывает их жестом любви. Он не слушает продолжающий звучать в трубке голос: «Освобождаем вас! Освобождаем вас!». Он наклоняется, чтобы собрать детские рисунки, и медленно-медленно, под музыку «Аве Мария», уходит со сцены, подняв голову.

Зал замирает. Несколько мгновений абсолютной тишины. Никто не пытается уйти.

Все встают.

Взрыв аплодисментов.

Шарль Фоерберг во время интервью рассказал мне, как волновался, когда играл спектакль «Всё будет хорошо…» в Германии: будут ли воспринимать спектакль немцы? Во Франкфурте услышал, сходя со сцены, как женский голос выкрикнул из зала: «Это не должно повториться!». То же самое сказал ему и немец-инвалид, который во время Второй мировой войны лишился ноги под Львовом. Этот спектакль Фоерберг играл неподалёку от Бухенвальда, играл в Детском доме в Австрии на фоне стенда с рисунками и письмами Януша Корчака…

– Как могу коротко сформулировать своё понимание с пектакля? Корчак – человек всего мира. Для Корчака и для меня, мы все – божьи дети. Спектакль не только про судьбу еврейства, он – общечеловеческий.

По содержанию – это общемировая классика. Если наши сердца едины в восприятии всего, что было показано сегодня на сцене, то слава Богу. Чтобы человечество выжило, надо, чтобы Корчак был с нами. Сегодня в восьмидесяти странах света существуют Товарищества Корчака.

Трудно ли мне играть этот спектакль?

Неужели вы думаете, что легко?