Влюбленный бес. История первого русского плагиата

«Я согрешила перед Богом, – думала наша девица, – Не знаю, почему почла Варфоломея за лукавого человека. Но он гораздо лучше Павла. Посмотри, как он старается о матушке, сам не молод, а себя не щадит, стало быть, мой жених не злой человек».

Вдруг туман, окутавший мысли, рассеивался.

«Он крутого нрава, – говорила она себе, – когда чего не хочет, и скажешь ему: “Варфоломей, Бога ради, сделайте то или то-то”, – он весь вскипит, побледнеет, заскрежещет зубами. Но, – опять возражала Вера самой себе, – ведь сама я не ангел. У всякого свой крест и свои пороки. Я буду исправлять суженого, а он – меня».

Тут ей на ум накатывает волна новых сомнений.

«Он, кажется, богат. Честным ли средством Варфоломей добыл себе денег? Но это я выспрошу не у жениха, нет, а спрошу позже, у мужа».

Так утешала себя непорочная Вера, а старухе между тем становилось все хуже и хуже. Вера взмолилась, кротко спрашивала Варфоломея, не пора ли призвать исповедника. А тот в ответ горячился: «Хотите ускорить кончину матушки? Это лучший способ. Болезнь ее, правда, опасна, но положение далеко от отчаяния. Что ее поддерживает? Одна надежда на исцеление. А позовем попа, разом отнимем последнее упование».

Вера всегда была послушна голосу старших. Сначала – матери, а теперь резонам Варфоломея и потому робко с ним соглашалась, побеждая тайный голос души. Но в этот день, – заметьте, это было как раз на другой день после рокового ночного свидания Павла с графиней Настасьей – опасность слишком ясно поразила вещее сердце дочери. Позвав Варфоломея от одра матушки, она, трепеща, сказала ему самым доверчивым голосом:

– Царем небесным заклинаю вас, – по лицу Варфоломея пошли судороги, – не оставьте матушку умереть без покаяния, – лоб жениха покрылся испариной, – не то гореть душе в геенне огненной – глаза Варфоломея вылезли из орбит, – Христом Спасителем заклинаю, – Варфоломей хрипел, казалось жених умирает, – Бог знает, доживет ли она до завтра, – Варфоломей силился что-нибудь молвить, но не мог говорить, словно рот его запечатала высшая сила.

Вера в слезах упала на стул.

Варфоломей, наконец, справился с корчами и еле-еле стал бормотать про малодушие Веры, про то, что она не верит его познаниям в медицине, про то, что всякая смерть в его власти.

– Постой, сударыня, – схватил он руку нашей девицы, словно опомнился – есть один врач, который может больше чем я. Жаль только, что он далеко, – Варфоломей стремительно потащил Веру к окну и, содрогаясь как в лихорадке, выкрикнул, кивая на зимнее небо, – там его дом! Еще не покажется луч первой звезды, как я явлюсь перед тобой с его панацеей. Обещай только не звать попа до моего возврата?

– Обещаю, обещаю, – плакала Вера.

Варфоломей стоял против неба, ни жив, ни мертв, не поднимая глаз. С лица его словно струился ветер. Казалось, он решался совершить неслыханный подвиг, дерзал удержать на дуэли прицел небесной звезды. Вздох умирающей матери из приоткрытой двери позвал Веру в спальню.

– Спешите, – кинулась Вера, и уже на пороге, обернулась к Варфоломею, сложив руки мадонной, – спешите ради Бога, ради нашей любви.

Варфоломей скрылся как вихорь.

Погода между тем становилась мрачней, занималась пурга, так закипает на море шторм в рифмах у Байрона. Мало-помалу зимний небосклон окутали брюхатые тучи. Снег начал падать гурьбой. Порывы летучего ветра были порой так свирепы, что трещали оконницы. Вера то и дело кидалась к окну в ожидании Варфоломея. Но не скрипел снег под ногами суженого. Не бежала к дому лошадка извозчика с панацеей в руках жениха. Но лишь кошка мяукала в сенках. Кухарка топила печь. Дым сгибало к земле. Галки, раздутые ветром, клевались на воротах. Да воющий ветер то отворял калитку, то тут же ее захлопывал. А вот и ночь пришла на помощь снежному вихрю. Пришла раньше срока, пустилась к жилищу черным облаком брюха по гладкому льду залива.

Варфоломея нет, как нет, и на своде небесном не блещет ни одной звездочки. Все затянуло снеговым мраком. Молит в слезах наша Вера Отца Вседержителя горячей молитвой. Ни единой капли не обронил в ответ Всевышний на грешную землю. А старуха уже отходит к праотцам, свечной огонь гаснет от воска, тлен побеждает жизнь.

Делать нечего. Вера решилась нарушить слово, данное жениху и послать к духовнику Пелагею. Та закуталась, быстро пошла, и канула в ночь, словно ведро в прорубь. И все нету ее, и нету. Впрочем, не шутка в такую метель дойти от домика вдовы до храма Андрея Первозванного на угол 6-й линии. А ближе нет ни одной церкви. Но вот, слава Богу, хлопнула дверь в прихожей, мяукнула кошка, только вместо попа и кухарки явился к невесте весь в снегу Варфоломей с пустыми руками. Никогда прежде не был он таким бледным, подавленным, изнеможенным.

– Что? Надежды нет? – прошептала Вера.

– Мало, – повествовал он глухим голосом. – Был я у него. Далеко живет. Высоко. Все знает.

– Да, что же говорит он, Бога ради?

– Осадил мою прыть. Говорит: ты не со своим делом связался. За попом отряжать пора. А! вижу. Пелагею послали.

И вдруг воскликнул отчаянно: «Туда и дорога!»