О себе ли Варфоломей так отчаивался, думал ли о том, как глубока колея на дороге судьбы – никому не свернуть от предначертанной участи, подумал ли о том, что все его упование на любовь Веры было напрасным? Бог весть. Только вскоре служанка вернулась с новостью, что священника не застала, но когда поп воротится в дом, ему скажут, и он тотчас придет со святыми дарами к умирающей прихожанке.
Вошли все гурьбой в спальню, предварить словами приход священника.
– С умом ли вы, дети, – бормотала старуха, – неужто я так хвора? Пустое затеяли, духовника звать. Вера! Что ты хныкаешь, глупая? Вынеси лампаду от иконы. Только глаза ест. Сон меня выправит.
Дочь видит, что та дышит на ладан, облобызала матери руку. И чудно ей было видеть взором костлявую кисть, пальцами держать утлую старость матери, а губами чувствовать молодую кожу. Варфоломей не подходил больше к постели старухи, все время немотствовал по углам, уставив оттуда глаза, которые, при свете лампады светились как угли. Вера с кухаркой стояли на коленях и молились Всевышнему: «Отче Праведный! Не молю, чтобы Ты взял душу из мира, но чтобы сохранил от зла…»
Варфоломей тут же вышел в сени, сослался на треск в голове.
Наконец старуха заснула, стал слышен запечный сверчок, Вера вышла из спальни и задремала в кресле, кошка прыгнула к ней на колени, кухарка прилегла на сундук, один жених караулил мать, да вьюга бессонно все хлопает и стучит за окном одинокой калиткой. Прошло полчаса, как вдруг Варфоломей как сумасшедший выбежал в комнату. «Все кончено!» Не стану описывать, что в сей миг изведала ангел Вера. Одно скажу, что сила духа в ней явилась необычайная.
«Боже, на все воля твоя!» – вознесла она руки к небу. Хотела пройти в спальню, но в изнеможении опустилась назад в кресло, так изменили телесные силы.
Только одна Пелагея, воя во весь голос, делала свое дело с бесчувствием повара: обмыла труп, поставила свечу у изголовья одра, занавесила зеркало, пошла за иконой вложить в руки покойной, да тут вдруг осела квашней на пол у постели, забылась неодолимым сном.
В эту минуту Варфоломей неистово шагнул к Вере.
У самого Сатаны растаяло б сердце, так была она прелестна в своем горе, так алмазом света блистали горючие слёзы в очах. И что крикнул ей наш жених?
– Ты меня больше не любишь! – воскликнул Варфоломей с нечеловеческой силой – с кончиною твоей матушки я потерял последнюю опору в твоем сердце.
Веру испугало такое отчаяние.
– Нет, я тебя люблю, – ответила она, страшась его бешенства.
Он камнем упал к ногам суженой.
– Клянись, – говорил он, клянись, что ты моя, что любишь меня сильнее своей души… Вера не ожидала такой страсти в этом немолодом и хладнокровном мужчине.
– Варфоломей, Варфоломей, – унимала она кроткой прохладою духа его сатанинский жар, – забудь грешные мысли в сей страшный час. Я поклянусь, но прежде схороним матушку. Поклянусь, когда священник в храме божьем благословит нас во имя Отца и Сына, и святого Духа…
Только жених не слушал ее и как иступленный заклинал Веру, что венчанье – пустой обряд, что любящим это не нужно, звал невесту с собою в отечество света, дальнее, неземное, высокое, где обещал осыпать княжеским блеском, обнимал со слезами колена. И говорил он о будущем с такой бешеной мощью, что все чудеса, о которых он бредил, казались возможны. Вера почуяла, как скудеет ее девичья твердость. И все же опасность пробудила в ней силу души. Она вырвалась и побежала к дверям в спальню, где думала найти помощь у Пелагеи. Только Варфоломей заступил ей дорогу и сказал вдруг трезво и холодно:
– Послушай, любезная, хватит ломать комедию. Тебе не разбудить ни служанки, ни матери. Никто не защитит тебя от моей власти.
– Бог защитник невинных, – закричала бедняжка, в отчаянии бросаясь на колени перед киотом.
Эта поза и сам дух ее слов преобразили жениха до неузнаваемости.
Лицо его исполнилось самой бессильной злобы.
– Если так, – кусал губы Варфоломей, – разумеется, нашему брату с тобой делать нечего, разве что мать заставит тебя стать послушной моей воле.
– Да, разве она в твоей власти? – плакала Вера.
– Смотри, – отвечал Варфоломей, упирая взор свой на полураскрытую дверь, где лежала покойница, и Вера увидела, как текут из его глаз две струи алого витого огня, как сама собой раскрывается настежь дверь, как отворачивается шаль, накрывшая зеркало, и как тление догоравшей свечи в изголовье постели наливается яростью света, и вот, покойница приподнимает мертвую голову с неописуемой мукой, и не раскрывая глаз, иссохшей рукой труп указует дочери на жениха повелительным знаком: мол, покорись ему!
Тут, наконец, бедная Вера поняла, с кем связалась.
– Да воскреснет Господь! И исчезни ты, окаянный, – крикнула она что есть мочи и упала без памяти.
VIII