Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

Но Менажа в кабинете не оказалось. Он покинул свой пост с тем, чтоб выпить чашечку шоколада по приглаше­нию Ракана. Господин Ракан был величайшим поэтом сво­его времени, к тому же шоколад подкрепляет человека своей изысканностью, и Менаж ответил на приглашение мэтра со скромным достоинством юного литератора, гото­вого прополоскать в чашке с этим напитком свой александ­рийский стих.

Ввиду отсутствия латинского героя Мари получила ге­роя французского. Но этот герой, потрясенный событиями предыдущего вечера, взволнованный бурным приемом, не привычный к перипетиям любви, не мог сдержать своего порыва.

Он устремился к Мари, и взгляд его уподобился пронза­ющей насквозь пуле, открытые уста твердили без устали одно только ее имя.

Девушка стала обороняться. Но обороняться против д'Ар­таньяна было пустым делом, он легко преодолел первые редуты оборок. Мари задыхалась, обратив лицо в небеса, которые были заслонены росписями плафона.

Внезапно прогремел голос:

— Д'Артаньян!

Прыжок — и Роже де Бюсси-Рабютен обрушился на мушкетера. Тот отпустил добычу. Мари спряталась за спи­ну кузена — лицо бледное, глаза пустые, губы плотно сжаты.

— Господин д'Артаньян, — произнес Роже голосом бо­лее ледяным,чем самое охлажденное вино, — мы вновь будем драться.

Д'Артаньян был недвижим. Он переводил взгляд с Роже на Мари — краткий путь от презрения до ненависти.

—   Как вам будет угодно, сударь.

—   Ваше мнение меня не интересует.

Д'Артаньян пропустил эту дерзость мимо ушей, она по­казалась ему вполне естественной.

— Хорошо, — бросил он. — Хорошо. Мари обратилась к мушкетеру.

— Да, господин д'Артаньян, было б куда лучше, если б я вас вообще не знала. Уверяю вас. Теперь это ясно.

XXXIII

НАСМЕРТЬ ОГОРЧЕННЫЙ

Д'Артаньян пребывал в состоянии той тихой ярости, которая сродни горю.

Во всей своей неприглядности открылось ему вдруг его легкомыслие. Но жестокий свет истины как бы пригас на мгновение: перед ним мелькнуло лицо Мари.

От вспышки нежных чувств она перешла вдруг к пре­зрению. Сказала, что никогда более не пожелает видеть д' Артаньяна. Тут не было места ошибке, двойственное тол­кование исключалось.

О новой дуэли с Роже де Бюсси-Рабютеном наш мушке­тер не думал. Дуэли давно вошли для него в привычку и были как насморк для иного. Но все эти встречи на лужай­ке, где по всем правилам плясало острие шпаги, все эти кровавые менуэты происходили пока что по причинам до­стойным и благородным.

Но теперь не так. Д'Артаньян выступил в роли соблаз­нителя, роль, достойная осмеяния в любом возрасте. Отвер­гнутый соблазнитель — роль непростительная в его годы.

Ярость, как несомненно просчитал бы Пелиссон де Пе­лиссар, — это сила, составляющая вектор АВ с равномер­ным ускорением, исчисляемым 1 /2 mv . Если обратить этот вектор в противоположную сторону, он создаст, несомнен­но, контрудар или контрвектор ВА, который отбросит чело­века в пространство.

Элементарное явление физики обратилось против не­счастного Тюркена, который в это мгновение пировал в веселой компании.

Называя его «несчастным», мы должны помнить об од­ной вещи: не будь у него жены, желающей сделать из него цивилизованного человека, он оставался бы славным ма­лым.

Едва д'Артаньян заметил Тюркена, как жалобы пре­красной Мадлен всплыли в его памяти. Попав из-за жен­щины в неловкое положение, гасконец — в такой ситуации мы не можем, увы, сказать «наш гасконец» — почувствовал желание поставить в подобное же положение другого чело­века.

Да, мы не сказали «наш» и сказали «подобное же поло­жение», имея в виду Тюркена. Не знаю, достаточно ли строго мы осудили тем самым д'Артаньяна?

—  Любезный друг бутылки! — воскликнул мушкетер. — Мы, кажется, сегодня еще не ложились.

—  Нет, нет, сударь, — отозвался Тюркен, — мы прилег»­ли, но всего на часок.

—  Всего на часок? Отчего же?

—  А оттого, что нам хотелось поизучать физические и моральные достоинства нашей жены.

Скопище пьяниц встретило дружным гоготом эту шутку.

—  Господин Тюркен!

—  Господин офицер!

—  Прекрасно, что вы отдаете свой ночной досуг изуче­нию чего бы то ни было, но мне бы хотелось, чтоб при этом соблюдалась тишина.

—  Что вы подразумеваете?

—  А то, что я не желаю больше видеть эти подлые шрамы на теле вашей жены.

—  Господин лейтенант, мне понятны были бы ваши жа­лобы насчет постели или там, скажем, потолка, поскольку первое служит вам для сна, второе — для созерцания, и все в целом является частью вашего жилища. Но ведь я не сдавал вам внаймы тела госпожи Тюркен. Разве что…

—  Разве что?

—  Разве что вы рассматриваете его в качестве подушки. Ну тогда, конечно, другое дело.

Д'Артаньян выхватил шпагу и ударил плашмя Тюркена.

— Нет, господин Тюркен, отнюдь. Но мне б хотелось использовать ваши щеки, чтоб подточить бритву.

Пьяница, бездельник, хвастун, вместилище всяческих пороков, Тюркен был, однако, не трусом. Он доказал это,

схватив табурет с намерением размозжить им голову муш­кетеру. При этом он заметил:

— Поберегите физиономию, господин офицер. Если бриться стоя, можно порезаться.