Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

Удивленные столь неожиданной атакой и пораженные воинственным видом предводителя, ведшего свой немного­численный отряд, испанцы взволновались.

Спохватились и французы. Поскольку Пелиссон де Пе­лиссар направился в этот час к герцогу Энгиенскому сооб­щить ему о своих распоряжениях, которые он по доброте душевной звал советами, то единственным командующим левого крыла оказался Ла Ферте-Сенектер.

Это движение войска мгновенно соблазнило его возмож­ностью самолично снять осаду с Рокруа. Всей своей кавале­рией и семью батальонами пехоты он поддержал акцию О'Нила, шедшего без больших раздумий вперед, невзирая на пули врага.

Одна из них тронула между тем левый ус шотландца. Владелец усов нахмурил в ответ брови, повел глазами и увидел, что разыгралась битва. В то же мгновение ему в голову пришла мысль, что хотя фамильное лекарство — вещь превосходная, но не следует им злоупотреблять и что на свете существует много других превосходных вещей и, перебирая их в памяти, он повернул обратно. Но не тут-то было: французы за его спиной уже пошли в атаку.

Дон Франсиско де Мельос понял всю бесплодность этой не связанной с общим планом атаки. И он бросил свои войска, чтоб отрезать Ла Ферте-Сенектера от правого крыла.

Наступление испанцев было столь стремительным, что капитан О'Нил, мечтавший о ячменном напитке, был едва не утоплен в хересе.

Но для чего ж существовал д'Артаньян?

Ла Ферте-Сенектер мечтал совершить сверхъестествен­ное, наш гасконец, очнувшись от печальных мыслей, ре­шил совершить возможное.

Он тотчас попытался заткнуть брешь, образовавшуюся на левом крыле французов, куда яростно устремились ис­панцы.

Поскольку д'Артаньян едва прибыл в армию и не был еще определен на соответствующую должность, он не су­мел бы увлечь за собой и десяти человек, не соверши он бешеного рывка на лошади и не исторгни зычного клича.

Вместо десяти под его предводительством оказалась це­лая сотня — у этих людей была удивительная особенность: они не тратили слов впустую.

Испанцы же, с которыми они схватились, не интересо­вались вопросом о собственной смерти, они тоже сражались молча.

Итак, борьба была безмолвная, жестокая, грудь в грудь, боец видел, как смыкаются в смерти глаза его противника.

Французы стояли неколебимо, как скала. Все раскалы­валось, соприкасаясь с этой массой, ощетинившейся шпа­гами и пиками.

Но каково бы ни было мужество французов и каков бы ни был сам д'Артаньян, их поражение было предрешено, если б офицер с бледным лицом, который накануне так уверенно склонил чашу весов в пользу сражения, не обра­тился в это мгновение к герцогу Энгиенскому:

—  Вы ничего не замечаете, монсеньер?

—  Что вы имеете в виду?

—  Мне кажется, они собираются рассечь нас надвое. И он указал рукой на идущих в атаку испанцев.

—  Да, я вижу, но наши сопротивляются.

—  Монсеньер, они сопротивляются, потому что я знаю их предводителя. Если б не он, все пропало бы. Вот почему я вас беспокою.

—  В таком случае, граф, стоит взглянуть на это побли­же. Возьмите два полка.

Четверть часа спустя сотня д'Артаньяна, от которой ос­талось семьдесят человек, была уже спасена.

Ее ряды были пополнены. Ла Ферте-Сенектер занял свое место, и появился маршал Пелиссар.

Видя все это, Франсиско де Мельос понял: дальнейший натиск бесполезен. Он остановил атаку.

Д'Артаньян стряхнул пыль со шляпы, пробитой двумя пулями. Подобрал сломанную шпагу. Вокруг царило радо­стное оживление, каким знаменуется спасение, когда жи­вые становятся на место павших.

Среди всех этих чудес, среди воинов, ниспосланных, казалось, самими небесами, д'Артаньян промелькнул, как улыбка, которая появляется и исчезает.

XLV

НИКТО НЕ ВИДЕЛ СИРО

Историки претендуют на то, чтоб быть отцами наших персонажей. Они считают: им дозволено все — истина ска­чет в их руках, как заводная кукла.

Из описаний битвы при Рокруа мы узнаем, что герцог Энгиенский дал серьезный нагоняй Ла Ферте-Сенектеру за его легкомысленный поступок.

А было хуже.

Вечером 18 мая этот незадачливый командир прибли­зился во время ужина к Пелиссару, который поглощал в этот момент яйцо всмятку, ибо, надо сказать, знаменитый воин питал слабость к скромным тварям, именуемым курами.

Весь облик Ла Ферте свидетельствовал о недавней отча­янной схватке, где он сражался как в наступлении, так и в обороне.

Срезав вершинку яйца с достойным этого дела внима­нием, маршал глянул одним глазом на Ла Ферте.

Если человек подчеркивает в письме свою мысль под строкой, то взглядом он ее подчеркивает поверх предметов, в пространстве. Их глаза встретились, и бровь маршала приподнялась.

Затем он обмакнул в яйцо первый ломтик хлеба.

Покончив с этим ломтиком, он вновь глянул на несча­стного Ла Ферте.

— Вы все еще живы?

И обмакнул в яйцо новый ломтик.

Ла Ферте-Сенектер не стал дожидаться третьего ломти­ка. Он исчез, дав себе клятву, что на следующий день та­кого вопроса ему не зададут.

Тут он наткнулся на д'Артаньяна.

— Господин д'Артаньян?

Осунувшееся лицо д'Артаньяна было запорошено пылью.

— Господин д'Артаньян, вы спасли меня сегодня. Завтра я потребую от вас большего.

— Что вы имеете в виду?