Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

Если встретиться с д'Артаньяном в Лувре было приятно, то видеть его на поле битвы было наслаждением.

Д'Артаньян сделал многозначительный знак глазами.

Сиро возгласил:

— Господа, сражение еще не проиграно, никто еще не видел в деле Сиро и его товарищей.

Строго говоря, Сиро не состоял при левом крыле войска, теснимого в это мгновение. Он командовал резервом, пост чрезвычайной важности, доверяемый лишь беспроигрыш­ному бойцу, непреклонному в защите, беспощадному в на­падении.

Дон Франсиско де Мельос готов уже был справить побе­ду, когда он наткнулся на неожиданную преграду: на фра­зу, оброненную Сиро, на взгляд д'Артаньяна.

Д'Артаньян, опустивший сперва ресницы, поднял затем шпагу, которая превратилась во вращающийся круг.

Перед ним тотчас рухнули наземь трое испанцев, прон­зенные насквозь с тем неповторимым изяществом, которое было свойственно одному только д' Артаньяну.

Однако возник четвертый, держа по пистолету в каждой руке.

Грянули два выстрела в упор. Но одна из пуль застряла в рукаве нашего героя, вторая же угодила в мертвеца, кото­рый был заблаговременно выдвинут д'Артаньяном в каче­стве прикрытия.

Д'Артаньян улыбнулся. Без должности, без поручения, без короля — потому что Людовик XIII только что умер, — он мог, наконец, вволю развлечься в рядах дрогнувшей армии. Бессонные ночи, марши, стояние на карауле — все миновало. Его существование превратилось в жизнь бога­того бедняка, который торгует своими ранами, не завышая при этом цену. Бескорыстием д'Артаньян был обязан Мари. Это она возвратила ему юность, жонглирующую жизнью и смертью, подбрасывающую их в воздух, как игральные кости.

Меж тем Франсиско де Мельос понял, на что он натолк­нулся. Он произвел жест, означающий приказ.

Свирепая гроза обрушилась на д'Артаньяна. Его шпага натыкалась то и дело на тела, которые тут же обвисали. Буря зашумела в его ушах. Лошадь рухнула. Он открыл

глаза и понял, что лежит на земле, что вокруг полно чело­веческих и конских ног и что его сейчас убьют. Мари узнает об этом тремя днями позднее.

И вдруг раздался голос, столь явственный, столь несом­ненный, что сражение, казалось, замерло на минуту. Голос принадлежал тому самому черному всаднику, который не­давно одержал победу иад Ле Ферте-Сенектером. На этот раз он изъяснялся на кастильском наречии:

— Господа, этот человек мой. У меня есть полномочия на этот счет.

Стена тут же разомкнулась. Ряды рассеялись, шпаги в бессилии опустились. Темные плащи упорхнули. Д'Ар­таньян оказался один. Но рядом оказалась свежая лошадь и едва наш гасконец поднял голову, как изящная и вместе с тем твердая рука поддержала его и помогла встать на ноги.

Он обернулся.

И рука, и голос — все исчезло.

XILVI

ФРАНЦИЯ! ФРАНЦИЯ!

Д'Артаньян взвился в седло появившегося столь зага­дочным образом коня и тотчас со свойственным ему хлад­нокровием, особенно поразительным в час битвы, оценил положение сторон.

Доблестный Сиро сдерживал врага. Но ведь не могло ж это длиться вечно. Дон Франсиско непосредственно руко­водил боем и методично рушил ряды французов. У него в запасе оставалась еще испытанная испанская пехота графа Фуэнтеса. Кроме того, шесть тысяч солдат генерала Бека, которые торопились ему на подмогу.

Можно было позволить убить себя, но достичь большего он был не в состоянии.

По известным нам причинам такой подход устраивал мушкетера. Однако мысль о том, что эпоха Людовика XIII завершается поражением, и, таким образом, начало царст­вования Людовика XIV будет омрачено катастрофой, была ему глубоко неприятна.

Впрочем, смерть в миг победы давала множество пре­имуществ, по крайней мере, тебя оплачут среди всеобщего ликования.

Надо было во что бы то ни стало выиграть сражение, и у д'Артаньяна забрезжил замысел. Но, кажется, этот замы­сел уже воплощался кем-то другим.

Оглушительный крик промчался по округе. Казалось, он пронзил испанское войско, он рос с минуты на минуту, перекрывал лязг оружия и распространялся по полю битвы.

Этот клич был:

— Франция! Франция!

Д'Артаньян привстал на стременах, Сиро стер стекаю­щий на глаза пот, маршал де Пелиссон испустил подобный конскому ржанию победоносный вопль.

Это герцог Энгиенский, разгромив д'Альбукерка, ри­нулся с тыла на врага.

Затем на правом фланге появился Жан де Гассион, ко­торый стал домолачивать испанцев.

Д'Артаньян, Гассион, Конде… Дон Франсиско де Мель­ос не мог устоять против натиска этой дружной триады.

Сначала он бросил пленных, затем артиллерию, затем все свои войска.

Клич «Франция! Франция!» еще реял над полем сраже­ния, еще неудержимо мчались вперед великолепные белые лошади французов, и герцог Энгиенский, пьянея от побе­ды, возвышался двадцатилетним богом войны, как вдруг послышалось глухое жужжание, сопровождаемое стуком ударяющихся пуль.

Это победоносная пехота, старые испытанные воины вступили в сражение — резерв графа Фуэнтеса, шесть ты­сяч солдат и девятнадцать пушек, объединенных в одну батарею. То был тяжкий шаг кастильских угрюмцев — готовность к смерти, непримиримая и медлительная гордыня.

Вокруг этой несокрушимой громады сплотился враг.