Вместе

– С обеих сторон! – воскликнул Алессандро. – Со стороны творца и со стороны критики. Сторону критики мы усмирили уже некоторое время назад. Помнишь, как было раньше, когда в рейтингах фильмов царил полный хаос? До агрегации критики оценки ставились как попало. По поводу одного и того же фильма критик из Лос-Анджелеса мог заявить одно, а критик из Осло – совершенно другое, не было никакой возможности достичь порядка и консенсуса. Но когда мы стали применять процентные показатели к каждому отзыву, мы смогли усреднить их, и все стало гораздо понятнее. У обычного человека в нашем мире высоких скоростей нет времени предварительно прочитать даже три рецензии на фильм, не говоря уж о двадцати пяти. Но когда он видит, что средняя оценка составляет 74,61 %, ему все ясно.

– А ясность – это объективность, – подхватила Дилейни.

Он внимательно взглянул на нее и снова улыбнулся.

– Ты создана для этого места.

– Мне тоже так кажется.

Браслет Алессандро звякнул.

– Ладно, пора подвигаться, – сказал он и встал с кресла. – Я предпочитаю потягивания. А ты? – Он принялся энергично маршировать на месте, одновременно вытягивая вверх руки, сначала правую, потом левую, как будто пытаясь ловить ускользающие мыльные пузыри.

– Я всегда хотела попробовать, – сказала Дилейни и стала тянуться вверх вместе с ним.

По прошествии четырех минут браслет Алессандро снова звякнул, и оба сели. Алессандро раскраснелся и запыхался.

– Как тебе, наверное, известно, – продолжил он, – агрегированные оценки оказались настолько удачными, что быстро распространились с фильмов на живопись, танец, скульптуру, поэзию. Знаешь, насколько низкая оценка оказалась у сонетов? Поэтому их больше не преподают.

– Сонеты? Это что еще такое? – рассмеялась Дилейни.

Алессандро смотрел на нее с обожанием.

– Потом мы предложили численные показатели так называемым музеям изящных искусств. Поначалу все сопротивлялись, но неопровержимое удобство чисел, да и просто возможность узнать о качестве произведения искусства по его оценке, выраженной в процентах, очень быстро нашли отклик у большинства людей. У восьмидесяти восьми процентов, если быть точным.

– Только благодаря этому мы наконец знаем, кто лучший в мире художник, – заметила Дилейни. “Вместе” обнародовала свои результаты несколько лет назад, опросив 32,1 миллиона респондентов. Исследование доказало, что лучшим художником всех времен и народов является Норман Роквелл, за которым следуют Дейл Чихули, Фрида Кало, Пабло Пикассо и Патрик Нагель.

Они обменялись улыбками.

– Мне понравилось, что Лувр стал показывать агрегированные оценки, – сказала Дилейни.

– Да, – кивнул Алессандро. – Они сами пришли к нам. Было полно мошенников, которые распространяли пиратские данные, а Лувр хотел, чтобы все было правильно.

– Меня просто поразило, когда выяснилось, что у “Тайной вечери” всего 66 %.

– Подумать только, сколько веков ее переоценивали! Да, подобные вещи становятся откровением. Мы усреднили десятки тысяч оценок, перестав полагаться на мудрость горстки академиков. Агрегированные оценки более демократичны и эгалитарны. До них все было иерархично и субъективно.

– Субъективность – это всего лишь объективность, которой не хватает данных, – мгновенно выдала Дилейни.

– Точно! – восхитился Алессандро и снова задумался, можно ли сделать Дилейни комплимент. Но и на этот раз решил не рисковать. – Мне кажется, что творцы наконец стали признавать нашу роль. Стена, выстроенная между искусством и данными, должна рухнуть.

У Дилейни появилась реально дурацкая идея, и она подумала, что Алессандро это понравится.

– Я вот размышляю о красоте… – начала она.

– Так…

– Мне пришло в голову, что ведь у нас не существует приемлемых показателей красоты и художественного таланта. А нам они нужны. Возьмем, к примеру, Рембрандта. Я знаю, что должна считать его работы великими, даже гениальными, но я этого не вижу. И мне не хочется полагаться на чужое мнение.

Лицо Алессандро сияло все больше, и происходи все это лет десять назад, он наверняка схватил бы Дилейни за руку со словами: “Да, да! Как мы похожи, и как мне нравится говорить с тобой!” Но здесь и сейчас между ними подобное не допускалось. Поэтому он промолчал.

– И вот о чем я сейчас подумала… – продолжала Дилейни. – Естественно, я не могу сама это сделать, потому что я не инженер. Но ведь можно вывести объективный показатель красоты! ИИ судит соревнования по гимнастике и дайвингу, конкурсы фотографов и так далее, верно?

– “Золотой Глобус”, – вставил Алессандро.

– Да, и у нас здесь появилась полная ясность. Больше не надо сомневаться. К тому же давно существуют критерии оценки человеческой красоты – того, что считается красивым в разных культурах. Симметрия лица, размер глаз, кистей рук, соотношение талии и бедер. Мы давно это применяем.

– Да-да.

– Так разве сложно будет применить это к картинам, музыке, поэзии и любой другой форме искусства? Нужно просто выявить набор идеальных параметров, которые можно использовать везде. Взять “Тайную вечерю” и вычислить ее показатели симметрии, гармонии цветов…

– Оригинальности. Смелости.