Вместе с комиссаром

В тот вечер Зоська долго не могла уснуть. Сколько она передумала! А мысли ни на миг не отрывались от почтовой сумки, где теперь лежало одно лишь Ясево письмо. Все раздала, а его оставила. Никак не могла решить, что же делать? То ли изорвать, то ли вернуть со злой припиской Ясю, пускай знает, что между ними все кончено, то ли пойти и швырнуть в лицо ее разлучнице… На том и порешила.

Утречком, прежде чем идти на почту, побежала в соседнюю деревню. Ах, сколько жестоких слов роилось у нее в голове, она собиралась все это выложить своей сопернице. Но когда передавала Зине письмо, удивилась, что та так спокойно приняла его, равнодушно поблагодарила. Теперь вся злоба обратилась на Яся: как он может писать девушке, которая и внимания на него не обращает? Так ничего и не сказав Зине, Зоська вернулась домой и решила твердо: с Ясем теперь кончено.

С того дня она замкнулась в себе. И хотя письма к ней от Яся приходили, она их не читала. Она упрекала себя в том, что из-за него нарушила служебный долг, самовольно раскрыла тайну письма.

Шло время, Зоська страдала. От весны и до самой осени. Мать тревожилась: что сталось с дочкой? А дело разрешилось само собой. Однажды к Зоське пришла та самая Зина и попросила отнести письмо на почту. Зоська прямо онемела, когда увидела, что оно адресовано Ясю. И не успела она подумать, что ей делать с обидчицей, как та сама все прояснила:

— Просила Яся узнать, можно ли поехать в город учиться, да… — похвасталась она, — выхожу замуж… Пишу, чтоб не хлопотал…

— За кого… — заколотилось сердце у Зоськи.

— Да за нашего счетовода… А я уж как была телятницей, так и буду… Приходите на свадьбу.

И Зоська неожиданно расцеловала новую подругу.

А вечером, рассказав обо всем матери, перечитала вместе с ней все Ясевы письма. Ах, как забилось сердце, когда она узнала из одного письма, что Ясь скоро приезжает и навсегда останется с ней.

Целую ночь Зоська писала Ясю ответ. А себе дала зарок никогда не заглядывать в чужие письма, быть настоящей честной почтаркой.

Из незабываемых встреч

ДОРОГОЕ ИМЯ

Среди тех, кого я всегда любил и почитал, — дорогое мне имя Михаила Васильевича Исаковского. В ряду достойнейших из людей он выделяется какой-то особой скромностью, даже застенчивостью и кристальной душевной чистотой.

Я узнал Михаила Исаковского по стихам, которые писались им в двадцатых годах в Смоленске. Стихи привлекали меня простотой, сердечной искренностью и проникновенным отражением дум и чаяний сельской молодежи первых послереволюционных лет.

Но попадались они мне случайно. А вот когда я узнал о положительном отзыве Максима Горького о сборнике стихов Исаковского «Провода в соломе», я поставил себе целью непременно добыть этот сборник. И добыл. Без сомнения, слово великого русского писателя о стихах молодого поэта возвеличивало их в моих глазах, но и сами стихи по-настоящему взволновали меня, потому что, собранные вместе, ярко отображали наше село тех дней, а смоленские села и соседние белорусские были близки и схожи.

С тех пор я стал пристально следить за стихами Исаковского, хотя появлялись они не часто. Уже потом я узнал, что причиной этому была очень высокая требовательность поэта к своему творчеству, сохранившаяся у Исаковского на всю жизнь.

А вскоре мне удалось познакомиться с поэтом. Это было в начале тридцатых годов. Смоленщина — наша ближайшая соседка. Вот и возникла идея то ли у нас, белорусов, то ли у смолян о взаимной творческой дружбе. Мы пригласили в Минск смоленских писателей, и они приехали. В группу, руководимую Михаилом Васильевичем Исаковским, входили совсем еще юный Александр Твардовский, Вера Лютова и другие. Встреч у нас было много. Мы читали друг другу написанное нами и обсуждали, выступали на предприятиях. Был посвящен встрече большой литературный вечер. Это было давно, многое исчезло из памяти, но облик Михаила Исаковского запечатлелся на всю жизнь. Шли годы и накладывали на внешность его, как и на каждого человека, свои отпечатки, но внутренний облик поэта остался тем же: какая-то особая требовательность к себе, скромность, задушевная теплота речи. Даже в спорах голос его почти не повышался. Но прямота в суждениях, в оценках произведений товарищей привлекла мое внимание и тогда. Все смоляне относились к нему с большим уважением, я сказал бы — даже с особым почтением.

В ту встречу Михаил Исаковский познакомился с Янкой Купалой и Якубом Коласом, и они стали друзьями на всю жизнь. С той поры он много и, пожалуй, лучше многих переводил наших народных поэтов. Это ему удавалось потому, что и сам он был весьма родствен им по творческой сути, да и потому, что отлично знал белорусский язык. Исаковский говорил, что с детства и в юности слышал белорусскую речь и на рынке Смоленска, куда приезжали крестьяне-белорусы, и на улицах города.