Радко-Дмитриев полагал перестановки не таким уж и безумным делом, как это казалось всем. Я провел вечер 9 сентября с ним и его штабом, разместившимся в усадьбе прибалтийского барона к северу от Фридрихштадта. На следующее утро во время нашей совместной прогулки вокруг поместья он говорил со мной больше часа. Его аргументами было то, что великий князь не осуществлял командование лично, а те, кому он это поручал, показали себя людьми, которым нельзя было доверять принятие решений. В частности, он привел приказ, запрещавший ему, Радко-Дмитриеву, пересекать венгерскую границу вместе со своей 3-й армией в марте 1915 г. Тогда в его распоряжении было шесть кавалерийских дивизий. Кроме того, ему передали дополнительно еще три армейских корпуса. С такой силой он просил разрешения «бросить все силы на Будапешт, и тогда венгры будут вынуждены пойти на сепаратный мир». Но этот аргумент показался командованию неубедительным.
Вечером накануне, за ужином со старшими офицерами штаба 12-й армии, звучало лишь одно определение произошедшей перемены: «Плохо!» Все чувствовали, что новые назначения повлекут за собой шлейф интриг, что предпочтение будет отдаваться фаворитам дворца и лишь немногие люди сильной воли в русской армии, которых там были практически единицы, смогут противостоять тому хитросплетению интриг, которые начнутся в штабах с единственной целью обратить на себя внимание императора.
Единственным солдатским комментарием, который мне довелось услышать по этому поводу, было: «Теперь будет воевать сам царь, потом и царица, а потом и все русские женщины тоже».
В Петрограде, где царица была очень непопулярна, решение императора приписывали ее влиянию. А на нее, в свою очередь, повлиял мошенник Распутин. Разговоры, которые велись даже в официальных кругах и даже в присутствии иностранцев, говорили о том, насколько далеко зашло недоверие правительству и самодержавию. Мне пришлось присутствовать в гостиной одного очень высокопоставленного военного чиновника, когда одна из дам заявила, что несмотря на то, что ходят общие разговоры о том, что будто бы царице ночью во сне явился архангел Гавриил, который объявил, что русская армия будет продолжать терпеть поражения, пока ее не возглавит сам император, лично сама дама думает, что царице явился не архангел, а Распутин. В любом случае было очевидно, что назначение, которое удалило главу правительства на расстояние суток езды поездом от своего кабинета во время общей опасности, не могло иметь под собой серьезных оснований. Оно было связано в первую очередь с великим князем Николаем, который как-то, когда Распутин имел наглость просить его телеграммой разрешения приехать на фронт и благословить войска, ответил парой русских выражений, которые можно перевести примерно так: «Да, пожалуйста, приезжай. И я прикажу тебя повесить!» Отставка министра внутренних дел Юнковского и председателя военного совета при императоре князя Орлова были связаны с протекцией, которую они начали давать Распутину, и с неприличным появлением людей подобного типа при дворе.
По предложению премьер-министра Горемыкина патриотическая часть Думы была распущена, поскольку тот боялся дебатов в ней.
Сохранение этим человеком своего поста, в то время как вся Россия единодушно требовала его отставки, объясняли высоким авторитетом и влиянием, которое он имел на императрицу. В Петрограде постоянно заявляли, возможно без всяких на то оснований, что Горемыкин сумел подольститься к царице, объявив, что при необходимости «для спасения династии» готов начать бороться за заключение сепаратного мира.
Не один офицер заверял меня в сентябре 1915 г., что, если противник приблизится к Петрограду, произойдет революция. Они говорили, что такое наступление в этот момент станет разрушительным для страны, и в этом случае правительство будет предоставлено само себе. Ведь даже если гвардия сохранит ему верность, офицеры на фронте и пальцем не пошевелят в его защиту.
19 сентября я писал в донесении: «Если где-то и было правительство, которое полностью заслуживает революции, то это то, что имеет сейчас Россия. Если оно сумеет избежать этого, то лишь потому, что Дума настроена слишком патриотично, чтобы вести агитацию во время кризиса».
Политические вожди действительно полагали, что делают все, что могут. В посланиях Союза земств армии и правительству подчеркивалось, что армия должна сражаться до конца. Императора призывали отправить правительство в отставку и вновь созвать Думу.