Вначале будет тьма // Финал

Славонский президент обернулся на Президента. Тот начал спускать глаза с облаков на поле. Скользили кепки, вувузелы, краска смывалась с лиц бело-сине-красной кашей. Президент фыркнул и опустил глаза на нижние трибуны. Вдруг все пропало для Президента. Он уже не мог отвести взгляда – все остальное рассыпалось. На дальней трибуне, почти у самого поля, сидела виолончелистка. Место слева от нее было свободно – кажется, это было единственное свободное место на всем стадионе. Справа от нее сидел старик, напоминавший верхушку пробки от шампанского – шляпку гриба на тонких, сливающихся в одну ножках. Девушка слегка опустила голову и убрала с лица случайную прядь волос. Президент наклонился к стеклянному ограждению. Снова все смешалось в голове. Из-за зыбкой, почти не видной водной глади осторожно выглянул ламантин и, осмелев, поднял ластами белые широкие волны. Вода прошла через скалы, острова и континенты, чтобы залиться в шестерни крыльев Дворцового моста, отныне навсегда замерших на полпути друг к другу. И вот линкор «Миссури» разбил о них крест мачты, и крест мачты совсем другим крестом упал в голову Президенту, а Президент только старался не моргать. Виолончелистка посмотрела прямо на него и еле заметно приподняла правую руку. Президент приложил свою к стеклу. Президент ФИФА и президент Славонии недоуменно переглянулись, но что-то сказать не решились.

Джвигчич медлил. Славонцы позади недовольно хмыкали. Камера устала держаться на его упрямом, блестящем от пота и прожекторов лице и переключилась на трибуны. Болельщики глядели на поле преимущественно с открытым ртом. Заметив себя на экране, дети строили друг другу рожи, вытягивали пальцы и втягивали животы. Взрослые притворялись, что ничего не замечают (но изредка и их глаза довольно скользили по мониторам). Камера отъехала: стали видны супруги Зрачки – все еще в кокошниках, до сих пор жевавшие хот-доги. Камера перенеслась на другую сторону трибун и выхватила одно лицо. Оно прошло по стадиону «Лужники» благолепным шепотом – и даже нервный Джвигчич на секунду обернулся посмотреть. Никто не мог оторвать глаз от темного широкого экрана. Президент смотрел на свою виолончелистку, и больше ему ничего не было нужно. Каждый человек на стадионе следил за Президентом. А Президенту было наплевать.

Воспользовавшись всеобщим замешательством, Джвигчич разбежался и ударил по мячу.

0:2

Сережа читал Стендаля и скучал. В доме на Лесной было тихо. Мама что-то бормотала в телефон на кухне, иногда слышались воробьи. Сережа отложил книгу и сел на подоконник в виде футбольных пластиковых ворот. Выглянул на улицу. За окном виднелось чернеющее небо, а под ним – красные фары отъезжавших и замирающих машин. Сережа отвернулся. Глаза болели – он читал без света. На столе, рядом с книжкой, в деревянной рамке с кокетливо отставленной назад ножкой была фотография. Он с мамой – в итальянском городе, где как будто постоянно пахло ветчиной и сыром. Сережа шмыгнул носом. На фотографии он лежал на маминых коленях, подперев рукой голову, улыбаясь в камеру. Сзади виднелся какой-то монастырь. Мама тоже улыбалась. Сережа закрыл глаза и вспомнил, как тогда улыбались трое – мама, он и камера, фотографировавшая их. Сама она сниматься не любила. Наверное, камеры так устают от фотографий, что совсем перестают их любить. Интересно, а перестают ли камеры любить людей? Сережа взял книжку, попробовал снова начать читать.

«Правду ли говорят про вас, будто из всех людей у вас самое нежное сердце в любви?» – «Да, поистине это правда, – ответил Аруа. – Я знал тридцать юношей моего племени, которых смерть похитила, и у них не было иного недуга, кроме любви».

Сережа клюнул носом страницу, открыл глаза и пугливо огляделся. Рядом никого не было. Он нахмурил брови, взял книжку и тихо, ступая на цыпочках, пошел в родительскую комнату. На кухне мама хмыкнула и тихо что-то зашептала. Наверное, сейчас она прислонилась к кухонному шкафу и взяла в руки бокал с чем-то очень красным, неприятным и совсем не вкусным. Или, может быть, даже закрыла глаза и долго-долго их не открывала. Мама всегда так делала, когда пугалась. Все думали, что злилась, а Сережа знал – пугалась.

Сережа сел на диван в родительской комнате, достал, не глядя, из-за подушки пульт. Прислушался и шмыгнул носом. Мама тоже шмыгала носом. Он положил книгу, подошел к двери, прикрыл ее, вернулся. Забрался с ногами на диван. Открыл Стендаля, положил на колени – как будто бы читает. Сережа включил телевизор и стал искать нужный канал. Он закусил губу и вгляделся в лица. С экрана кто-то быстро что-то тараторил, на экране все двигались, ревели. Вдруг все затихло. К мячу подошел человек. Он утер со лба пот, посмотрел сквозь камеру прямо на Сережу и подмигнул ему. Сережа перестал хмуриться. Он улыбнулся, обнял себя руками и моргнул.